Забытое уже чувство страха туннеля словно рухнуло на него
сверху, прижав к земле, вдавив обмякшие ноги в гравий, мешая идти, думать,
дышать. Ему казалось, что теперь у него появилась привычка, что после всех его
странствий оно теперь оставит его и не посмеет больше ему досаждать. Он не
чувствовал ни страха, ни тревоги, когда шел от Китай-Города к Пушкинской, ни
когда ехал от Тверской к Павелецкой, даже когда он совсем один шагал от
Павелецкой к Добрынинской. И вот оно вернулось.
С каждым шагом вперед это угнетало, давило его все больше,
хотелось немедленно развернуться и броситься, сломя голову, на станцию, где был
хоть какой-то свет, где были люди, где спину не щекотало постоянное ощущение
чьего-то злобного и пристального взгляда.
Он слишком много общался с людьми и от этого перестал
чувствовать то, что нахлынуло на него тогда, при выходе с Алексеевской — что
метро — это не просто некогда сооруженное транспортное предприятие, не просто
атомное бомбоубежище, не просто обиталище нескольких десятков тысяч человек.
Что в него кто-то вдохнул собственную, загадочную, ни с чем не сравнимую жизнь,
что оно обладает неким непривычным и непонятным человеку разумом и чуждым ему
сознанием.
Это ощущение было таким четким и ярким в эту минуту, что
Артем подумал, что страх туннеля — это просто враждебность этого огромного
существа, ошибочно принимаемого людьми за свое последнее пристанище, к мелким
созданиям, копошащимся в его теле. Оно не хотело сейчас, чтобы Артем шел
вперед, оно противопоставило его стремлению добраться во что бы то ни стало до
конца своего пути, до Цели, свою волю, древнюю, могучую, и его сопротивление
нарастало с каждым пройденным метром.
Он шел все так же, в кромешной темноте, и от этого словно
выпав из пространства и из течения времени, он не видел собственных рук, даже
если подносил их к самому лицу, и ему чудилось, что его тело отныне перестало
существовать, он будто не ступал по туннелю, а чистой субстанцией разума парил
в неизвестном измерении.
Он не видел уходящих назад стен, и от этого казалось, что он
стоит на месте, и не продвигается вперед ни на шаг, что цель его пути так же
недостижима, как и пять, и десять минут назад. Да, ноги перебирали шпалы, и это
могло свидетельствовать о том, что он перемещается в пространстве. С другой
стороны, сигнал, оповещавший его мозг о каждой новой шпале, на которую ступала,
осязая ее, нога, был таким однотипным, будто записанным однажды и теперь бесконечно
проигрывавшимся. Это тоже заставляло усомниться в реальности движения.
Приближается ли он, двигаясь? Вспомнилось внезапно во всех деталях явившееся
ему видение, которое давало казавшийся спасительным ответ на мучивший его
вопрос.
Он тряхнул головой, выкидывая из нее эти глупые, никчемные,
парализующие мышцы и рассудок мысли, но они словно выпустили распорки, только
укрепились от этого проявления слабости в его голове, и мешали все сильнее. И
тогда, то ли от страха из-за того неведомого, злого, враждебного, что
собиралось, сгущалось за его спиной, то ли чтобы доказать себе, что он все-таки
перемещается, движется, он метнулся вперед с утроенной силой. В темноте это
было действительно трудно, но ноги приноровились, и он бежал, бежал, пока вдруг
где-то впереди и чуть сбоку не засиял красноватый свет костра.
Это было непередаваемое облегчение — знать, что он находится
в реальном мире, и рядом с ним есть настоящие люди, неважно, как они настроены
по отношению к нему, пусть это будут убийцы, воры, сектанты, революционеры, не
имеет значения, главное, что это были подобные ему создания из плоти и крови.
Он ни на секунду не сомневался, что у них он сможет найти убежище и укрыться от
незримого огромного существа, что хотело задушить его; или, может, от собственного
взбесившегося разума?
Перед ним предстала настолько странная картина, что он не
мог с уверенностью сказать, вернулся ли он в действительность, или скитается
все еще по закоулкам собственного сознания.
На станции Полянка, а это могла быть только она, горел всего
один костер, несильный, наверное, но больше никаких источников света здесь не
было, и поэтому он казался ярче, чем электрические лампы на Павелецкой. У
костра сидели два человека, один спиной, другой лицом к нему, но ни один из них
не заметил и не услышал Артема, они словно были отделены от него невидимой
стеной, изолировавшей их от внешнего мира.
Вся станция, сколько ее видно было в свете костра, была
завалена невообразимым разнообразным хламом, можно было различить очертания
сломанных велосипедов, автомобильных покрышек, остатками мебели и какой-то
аппаратуры, высилась гора макулатуры, из которой сидящие время от времени брали
стопку газет, или книгу, и подбрасывали в костер. Прямо перед огнем стоял на
подстилке чей-то белый гипсовый бюст, а рядом с ним уютно свернулась кошка.
Больше здесь не было ни одной души.
Один из сидящих что-то неспеша рассказывал другому.
Приблизившись, Артем начал разбирать: — Вот ведь муссируют слухи про
Университет… Совершенно ошибочные, между прочим. Это все отголоски древних
мифов о Подземном Городе в Раменках. Тот, что был частью Метро-2. Но, конечно,
нельзя ничего с полной уверенностью отрицать. Здесь вообще ничего нельзя
говорить с полной уверенностью. Империя мифов и легенд. Метро-2 было бы,
конечно, главным, золотым мифом, если бы о нем знало больше людей. Взять хотя
бы веру в Невидимых Наблюдателей!
Артем подошел к ним совсем близко, когда, что сидел к нему
спиной, сообщил своему собеседнику: — Там кто-то есть. — Конечно, — покивал
головой второй. — Можешь присесть с нами, — сказал первый, обращаясь к Артему,
но не поворачивая к нему своей головы. — Все равно дальше сейчас нельзя. —
Почему? — забеспокоился Артем. — Там что, кто-нибудь есть, в этом туннеле? — Ну
разумеется, никого. Кто туда сунется? Туда ведь сейчас нельзя, я же говорю. Так
что садись, — терпеливо пояснил сидящий спиной. — Спасибо, — Артем сделал
несмелый шаг вперед и сел напротив бюста.
Обоим было лет за сорок, один — седеющий, в квадратных
очках, второй — светловолосый, худой, с небольшой бородкой, одеты оба были в
старые ватники, подозрительно несоответствовавшие их лицам. Они курили, вдыхая
дым через тонкий шланг из похожего на кальян приспособления, от которого шел
кружащий голову аромат. — Как зовут? — поинтересовался светлый. — Артем, —
механически ответил он, занятый изучением этих странных людей. — Артем его
зовут, — передал светлый второму. — Ну это-то понятно, — откликнулся тот. — Я —
Евгений Дмитриевич. А это — Сергей Андреевич, — представился светловолосый. —
Может, не стоит так официально? — усомнился Сергей Андреевич. — Нет, Сереж, раз
уж мы с тобой дожили до этого возраста, надо пользоваться. Статус там и все
такое, — возразил Евгений Дмитриевич. — Ну и что дальше? — спросил тогда Сергей
Андреевич у Артема.
