Эхо немедленно стихло. Еще через пять минут он сумел собрать
свою волю в кулак, подняться, и сделать шаг вперед. Это было верное
направление. Покрываясь холодной испариной, Артем понял это из-за того, что с
каждым пройденным метром звук шаркающих о бетон подошв становился все ближе,
двигаясь ему навстречу. И только стучащая в ушах кровь чуть заглушала зловещий шорох.
Каждый раз, когда Артем замирал на месте, останавливался в темноте и его
преследователь — в том, что это не эхо, он теперь уже был совершенно уверен.
Так продолжалось, пока шаги не зазвучали на расстоянии
вытянутой руки. И тогда Артем, крича и размахивая вслепую кулаками, бросился
вперед, туда, где оно должно было находиться по его расчетам.
Ладони со свистом рассекли пустоту, и никто не пытался
спрятаться от его ударов. Он тщетно рубил воздух, кричал, отпрыгивал,
распахивал руки в стороны, пытаясь захватить невидимого в темноте противника.
Пустота. Там никого не было. Но только он отдышался и сделал еще один шаг к
Полису, как тяжелый шаркающий звук раздася уже прямо перед ним. Еще взмах рукой
— и снова ничего. Артем почувствовал, что сходит с ума. До боли выкатив глаза,
он пытался увидеть хоть-что нибудь, уши старались уловить близкое дыхание
другого существа. Но там просто никого не было.
Простояв неподвижно несколько долгих секунд, Артем подумал,
что, как бы не объяснялось это странное явление, опасности оно для него не
представляет. Наверное, акустика. Приду домой, спрошу у отчима, сказал себе он,
и когда он занес уже ногу, чтобы сделать еще шаг к своей цели, прямо в ухо ему
кто-то шепнул негромко: «Жди. Тебе туда сейчас нельзя»
«Кто это? Кто здесь?» — тяжело дыша, скороговоркой бросил
Артем. Но никто ему не отвечал. Вокруг него опять была густая пустота. Тогда
он, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, заспешил в сторону Боровицкой.
Призрачные стопы его преследователя с той же скоростью зашуршали в обратном
направлении, постепенно стихая вдали, пока не канули в тишину насовсем. И
только тогда Артем остановился. Он не знал, и не мог знать, что это было, он
никогда не слышал ни о чем подобном ни от кого из своих друзей, и отчим не
рассказывал ему о таком вечерами у костра. Но кто бы не шепнул ему в ухо
приказание остановиться и подождать, теперь, когда Артем больше не боялся его,
когда у него было время осознать и поразмыслить над произошедшим, звучал
гипнотически убедительно.
Следующие двадцать минут он провел, сидя на рельсе,
раскачиваясь, словно пьяный, из стороны в сторону, пытаясь побороть озноб, и
вспоминая странный, не человеку принадлежавший голос, приказавший ему ждать.
Дальше он двинулся только когда дрожь начала наконец проходить, а страшный
шепот в его голове — сливаться с тихим свистом поднявшегося туннельного
сквозняка.
Все оставшееся время он просто шагал вперед, стараясь ни о
чем не думать, спотыкаясь иногда о лежащие на полу кабели, но это было самым
страшным, что с ним произошло. Времени прошло, как ему показалось, немного,
хотя он и не мог бы сказать, сколько, потому что в темноте минуты слиплись,
когда он увидел впереди туннеля свет. Боровицкая.
Полис.
И тут же со станции послышался грубый окрик, грянули
выстрелы, и Артем, отпрянув назад, спрятался в углублении в стене. Издалека
неслись протяжные стоны раненых, брань, потом еще раз, усиленный туннелем,
громыхнула автоматная очередь. Жди…
Из своего укрытия Артем отважился показаться только через
добрую четверть часа после того, как со станции больше не доносилось ни звука.
Подняв вверх руки, он медленно пошел на свет.
Это действительно был вход на платформу. Дозоров на
Боровицкой не выставляли, видимо, надеясь на неприкосновенность Полиса. За пять
метров до того места, где обрывались круглые своды туннеля, стояли цементные
блоки пропускного пункта и лежало в луже крови распростертое тело. Когда Артем
показался в поле зрения одетых в зеленую форму и фуражки пограничников, ему
приказали подойти ближе и встать лицом к стене. Посмотрев на труп на земле, он
немедленно повиновался.
Быстрый обыск, вопрос про паспорт, заломленные за спину
руки, и, наконец, станция. Свет. Тот самый. Они говорили правду, они все
говорили правду, и легенды не лгали. Свет был таким ярким, что Артему пришлось
зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Но он доставал его зрачки и сквозь веки, резал
до боли, и только когда пограничники закрыли его глаза повязкой, глаза
перестали саднить. Возвращение к той жизни, которой жили предыдущие поколения
людей, оказалось болезненней, чем Артем мог себе представить.
Тряпку с глаз сняли только в караулке, похожей на все другие
крошечной служебной комнате, облицованной растрескавшимся кафелем. Здесь было
темно, только на крашеном охровой масляной краской деревянном столе мерцала в
алюминиевой миске свеча. Собирая жидкий воск пальцем и наблюдая, как он
остывает, начальник караула, грузный и небритый мужчина в зеленой военной
рубашке с закатанными рукавами и галстуке на резинке, долго критически
рассматривал Артема, прежде чем спросить: — Откуда пожаловали? Где паспорт? Что
с глазом?
Артем решил, что изворачиваться смысла не имеет, и рассказал
честно, что паспорт остался у фашистов, и глаз тоже чуть было не остался там
же. Начальник это воспринял неожиданно благосклонно. — Знаем, как же. Вот,
противоположный туннель выходит аккурат на Чеховскую. У нас там целая крепость
выстроена. Пока не воюем, но добрые люди советуют держать ухо востро. Как
говорится, ci vic pacem, para bellum, — подмигнул он Артему.
Последней фразы Артем не понял, но предпочел не
переспрашивать. Его внимание привлекла татурировка на сгибе локтя начальника
караула — изуродованная радиацией птица с двумя головами, распахнутыми крыльями
и крючковатыми клювами. Она что-то ему смутно напомнила, но что, понять он не
мог. А потом, когда тот обернулся к одному из солдат вполоборота, Артем увидел,
что точно такой же знак, но в миниатюре, был вытатуирован на его левом виске. —
И с чем вы к нам? — продолжал начальник. — Я ищу одного человека… Его зовут
Мельник. Прозвище, наверное. У меня к нему важное сообщение.
Выражение лица у того мгновенно переменилось.
Лениво-добродушная улыбка сползла с губ, и глаза удивленно блеснули в свете
свечи. — Можете передать мне.
Артем замотал головой, и, извиняясь, принялся объяснять, что
никак нельзя, что секретность, вы понимаете, поручение было — сторого-настрого
никому не говорить, кроме самого этого Мельника.
Начальник изучающе осмотрел его еще раз, сделал знак одному
из солдат, и тот подал ему черный пластмассовый телефонный аппарат, аккуратно
отмотав прорезиненный телефонный шнур на нужную длину. Покрутив пальцем диск,
он сказал в трубку: — Застава Бор-Север. Ивашов. Полковника Мельникова.
