Несколько человек переглянулись между собой и прыснули.
— Что? — рослый уставился на них.
— Да ничего, ничего, — успокаивающе проговорили они и снова тихо засмеялись.
— Вам смешно, — сказал рослый укоризненно, — а я тут как свинья в апельсинах… И что делать — непонятно. Связь нужна, — повторил он со страданием.
Внизу возились с проводами и переругивались страшно и вместе с тем беззлобно. Иона никогда не слыхал еще, чтобы так жутко богохульничали.
Из соседней комнаты вдруг раздались звуки органа. Ионе доводилось слыхать, как играют на органах в церквях римского обряда — в русских-то, понятное дело, такой музыки не услышишь, в русских церквях пение в подражание ангельскому, один только чистый голос. Но и органная музыка Ионе понравилась. Он об этом никому из своих, естественно, не говорил, чтобы не нарваться на неприятности и не прослыть «латинником». Еще скажут: «Известное дело, скоморох, ему подавай бряканье да звяканье. Как волка ни корми, он все в лес смотрит. Был Животко скоморохом, таковым и останется, сколько его ни воспитывай». Ну, что-нибудь в этом духе.
Понятное дело, Севастьян так говорить не будет, вот другие — запросто.
Севастьян! Имя пришло на ум как бы само собой и обожгло радостью. Вот как звали его лучшего друга, человека, перед которым Иона преклонялся. Человека, с которым они прошли через несколько сражений… Севастьян Глебов. Вот как его зовут. Господин Глебов.
Уже лучше!
Урсула тихонько пошевелилась под рукой Ионы и заговорила.
— Что? — Он наклонился к ней, чтобы лучше слышать.
— Кто эти господа? — спросила девушка. — Ты не знаешь?
— Понятия не имею, — заверил Иона.
— Они нас не видят? — опять спросила Урсула.
— Похоже на то…
Она кивнула, как бы довольная тем, что он подтвердил ее предположения, и устроилась поудобнее. Урсуле — хорошо, для нее весь мир представляет собой одну большую сплошную странность. Она не пугается, когда видит нечто непонятное. Она попросту знает о себе, что любая новая вещь непременно покажется ей удивительной. Как будто заботливая нянюшка непрерывно рассказывает ей увлекательнейшую историю, сказочку, у которой нет конца.
А Иона в точности знает, что происходит нечто такое, от чего стоит бы удрать куда подальше. Только вот удирать пока что некуда. Выхода не видно.
И вдруг что-то опять изменилось. Люди, бродившие по комнатам, стали как будто ярче. И один из них внезапно уставился на Урсулу с Ионой.
— А вы что тут делаете, ребятки? — спросил он, быстро подходя к сидящим на полу. Его сапоги из очень грубой кожи громко простучали по камням. — Вы откуда здесь взялись?
Он наклонился над обоими, потом сел на корточки и улыбнулся так невесело, что у Ионы захолонуло сердце.
— Мы не знаем, господин, — сказал Иона. — Мы тут проснулись, а вы ходите… И никого больше.
Сидящий на корточках отвернулся, громко выругался и прокричал, обращаясь к остальным:
— Тут дети — из тех, кого немцы угоняли! Каша готова?
Поскакало по лестницам — вниз, во двор:
— Федор! Каша готова?
— Готова?
— Готова?
Со двора донеслось:
— Го-то-о-ова!
Человек, обнаруживший Иону с Урсулой, протянул им руки:
— Идемте, ребята, поедим. А вот что с вами потом делать? Не брать же вас в наступление!
— А кто наступает? — спросил Иона, крепко держа Урсулу за руку.
Солдат засмеялся, все так же невесело.
— Да наши! Наши наступают! Наконец-то… Границу уже перешли. Ты разве и этого не знаешь?
Иона пожал плечами неопределенно. Он знал, что «наши» то наступают, то отступают и что король Эрик, по слухам, намерен вмешаться в эту войну значительными силами. Это особенно занимало Иону, поэтому он спросил здоровяка:
— А что шведы?
Тот остановился уже у самого выхода, явно озадаченный:
— Какие шведы?
— Высадились? — спросил Иона.
— В Нормандии американцы высадились, — сказал здоровяк. — Наконец-то, а то одной тушенкой всю войну пройти хотели.
— Какая Нормандия? — изумился Иона. Так изумился, что даже присел. — Это где?
— Ты в школе учился? — бросил здоровяк. — Географию проходил?
— Нет, — сказал Иона. — Боже, помоги мне!
Орган звучал то громче, то тише. Затем к музыке присоединились голоса, певшие тихо и на удивление слаженно.
Урсула потянула Иону за пальцы.
— Посмотрим? — прошептала она.
— А что смотреть, слушать надо, — сказал Иона. — Тебе разве каши не хочется?
— А нас угощают? — удивилась она.
— Этот здоровенный — он же сказал, — ответил Иона. — Не спрашивай ни о чем. Просто делай как я.
— Я буду слушаться, — заверила его Урсула.
Они вышли во двор. Иона метнул быстрый взгляд в сторону навеса, где вчера видел сундук с золотом, который затем превратился в гроб с истлевшим телом внутри.
Никакого сундука не было и в помине. Стояла тощая, на изумление изможденная лошадь, и утомленно жевала клок сена.
Прямо на камнях был разложен здоровенный огонь, на котором стоял весьма скромных размеров котел. И там булькало нечто, а рядом стояли круглые предметы, похожие на слиточки золота. Они были измазаны маслом и сильно пахли.
Немолодой человек, у которого постоянно дергалась левая половина лица, взял в руки нож и быстро ударил в слиточки. Оказалось, что внутри они пустые. Тонкий верхний край легко снялся ножом. Человек перевернул этот предмет над котлом, и внезапно в кипящее варево выпал кусок мяса. Небольшой и очень жирный.
Иона даже ахнул от удивления. Странный способ возить с собой провизию! И как им удалось засунуть в наглухо запаянный кусок металла это мясо? Не ядовитое ли оно?
Орудуя черпаком, повар стал раскладывать порции в подставляемые миски. Плевки каши шлепались, и солдаты ворчали:
— Матвееву-то положил с мяском, а мне — к постнику!
— Молчи лучше, да ешь.
— Ясное дело, Матвеев ему земляк, а ты кто такой?
— Какой ни есть, а все-таки свой.
— Был бы повар у нас мордвин, — не унимался «постник», — по-иному бы все обернулось.
Кругом смеялись, да и «обиженный» посмеивался. Повар, продолжая дергать лицом, проговорил невнятно:
— Зря стараешься, я ведь все равно не слышу.
«Обиженный» махнул рукой, плюнул и уселся прямо на камни с миской.
— С боярами знаться честно, — сказал Иона, усаживаясь поближе к солдату, которому не хватило мяса, — с попами свято, а с мордвой хоть и грех, да лучше всех!
