Однако оба они молчали.
Порскин посмотрел на каждого из нас по очереди, затем, видя, что все мы безмолвствуем, хлопнул ладонями по столу.
— Хорошо. Тогда я вот что вам скажу. Проблема с бандой Свинчаткина разрешена. Но это никоим образом не снимает подозрений с Безценного. Убийство госпожи Скарятиной по-прежнему не раскрыто. И я не вижу причин отпускать Безценного. Он по-прежнему остается главным подозреваемым.
— А тетрадь? — возмутился я. — Мы ведь доказали вам, что она существует!
— Да, существует; но вовсе не доказывает его невиновности. Думаю, Беляков не лжет: он забрал бумаги уже у мертвой.
Витольд мрачно улыбался, глядя поверх моей головы в окно.
— Хотите сказать, — медленно проговорил я, — что Безценный действительно тот самый маниакальный убийца, который действует в Лембасовской округе вот уже десять лет? Что это он раз в два года…
Я не договорил.
Порскин потер подбородок. Я с тревогой наблюдал за ним.
— Сомнительно, — ответил наконец Порскин. — Говорю вам сейчас всё как есть, карты на стол. Я ознакомился со всеми сходными делами, имевшими место в Лембасово и окрестностях. Во всяком случае, с теми, которые удалось найти, не обращаясь к доисторическим архивам… До Ольги Сергеевны Мякишевой, погибшей два года назад и обнаруженной у входа в пещеру, отмечены еще два нераскрытых убийства, совершенных сходным способом: мещанина Вахрамеева и некого Баштана.
При этом Порскин внимательно посмотрел на Витольда.
— Про Вахрамеева слышал, — кивнул Витольд. — А про Баштана даже не знаю.
— Потому что это произошло еще до вашего появления в Лембасово, господин Безценный, — объяснил Порскин. — Вот и не знаете.
— То есть, вы хотите сказать, что мой управляющий и маниакальный убийца — все-таки разные лица? — уточнил я.
Следователь долго молчал, прежде чем дать мне определенный ответ. Наконец он промолвил:
— Я склонен так считать. И никакие обстоятельства не связывают господина Безценного с теми смертями, о которых я только что упоминал. Да и смерть ксена тоже вряд ли на его совести. Но с Анной Николаевной — дело другое. Остаются мотив и возможность.
— Мотива не было, — упрямо сказал Витольд.
Порскин покачал головой:
— Свидетельские показания говорят об обратном… Вы достаточно умны, чтобы имитировать действия маниакального убийцы и таким образом направить нас по ложному следу…
— А как я, по-вашему, избавился от всяких следов крови? — осведомился Витольд. — Выпил?
— Вот вы мне и расскажите, что вы сделали с кровью, — парировал следователь.
Витольд отвернулся и ничего не ответил.
— Словом, в деле с госпожой Скарятиной все обстоит для вас по-прежнему, — заключил Порскин.
— Есть ли какой-нибудь способ избавить господина Безценного от тюремного заключения? — вмешался я. — Ну хотя бы на время, до суда?
Порскин молчал.
— Мы ведь убедились в том, что он не опасен, — настаивал я. — В том смысле, что маниак — не он.
— Вы можете подписать денежно подкрепленные гарантии, что он никуда не убежит, — сказал наконец Порскин, — и тогда я позволю ему остаться в «Осинках», под личную вашу ответственность… Но вам ведь, Трофим Васильевич, придется дорого заплатить, если вы в нем ошибаетесь.
— Вот и хорошо, — сказал я. — Нагими мы пришли в этот мир, нагими и уйдем из него, и в землю ляжем. Давайте бумаги, я подпишу гарантии. Мне позарез нужен в имении управляющий. Иначе я вообще лягу в землю нагим раньше срока.
* * *
«Карета» следственного отделения уехала. Я наблюдал в окно, как она сворачивает из аллеи на дорогу и исчезает за белым поворотом. Потом сказал:
— Кстати, Безценный. Матвей Сократович изволили ночевать в вашей комнате, поэтому там адский кавардак.
Витольд не отвечал. Смотрел вокруг себя так, словно очутился вдруг на чужой планете.
— А если вы все-таки во мне ошибаетесь, Трофим Васильевич? — спросил он.
— Идите вы к чертовой матери, — ответил я и быстро покинул комнату. Неожиданно я понял, что страшно устал от всех этих разговоров.
Глава восемнадцатая
Отпевание Анны Николаевны происходило в той самой кладбищенской церкви, которую я приметил, когда катался в первый раз на моем электромобиле. Народу явилось так много, что опоздавшим пришлось стоять снаружи: церковь оказалась переполненной.
Николая Григорьевича привезли на электроизвозчике и ввели под руки. Волосы у него были белы, как сметана, он покачивал головой и шел слепо, водя вокруг себя невидящими глазами. Ноги его волочились. Заметив меня, он приостановился, сделал мне знак приблизиться и прошелестел:
— Вот и свиделись, Тимон Васильевич… Как Господь привел свидеться!.. Она ведь любила вас, Аннушка моя… Как же мы теперь, без Аннушки?..
Я поклонился, не зная, что ему и сказать, а Николай Григорьевич проследовал дальше, к самому гробу.
Гроб Анны Николаевны представлял собой истинное произведение искусства. По размеру он идеально подходил к покойнице. Вдоль массивных сосновых стенок были вырезаны различные доисторические создания, как бы сплетающиеся между собой в хороводе. Они выглядели, по общему мнению, «совершенно как живые». По верхнему краю шла еще маленькая цветочная гирлянда, потому что «Аннушка любила цветочки».
Я невольно залюбовался этой красотой. Моего локтя коснулся кто-то, и я увидел заплаканного до распухлости Потифарова.
— Не думал… — пробормотал он. — Вот не думал, что узрю мою работу в действии… Она ведь была без предрассудков, Анна-то Николаевна… — Он приложил ладони к лицу и бурно разрыдался. Это продолжалось какое-то время, потом слезы иссякли, Потифаров отнял руки от лица и, совершенно красный, слабо улыбнулся. — Да, повторю: Анна Николаевна отвергала предрассудки и как истинная христианка не страшилась смерти. Рассуждала о ней без малейшей боязни, даже с небольшим юмором. «Петр Артемьевич, — говорила она мне, бывало, — Петр Артемьевич, покажите-ка мне свои новые гробы. Страсть как люблю смотреть новинки. А вы каталоги из Санкт-Петербурга выписываете? Хотите, я для вас „Вестник египтологии“ выпишу?» Она охотно осматривала изделия рук моих и даже примерялась, укладываясь то в один, то в другой, наподобие Озириса. «Хочу, — говорила, — заранее определить, как я буду выглядеть, когда меня в церкви отпевать поставят. Для женщины, — говорила, — Петр Артемьевич, самое главное — хорошо выглядеть. Суетное и тщетное желание, но, видать, заложено в женской природе, а против природы не пойдешь. Этому и палеонтология учит на примере динозавров, которые очевидно пошли против природы, вследствие чего истреблены были огнем и серой с воздуха…» Такая передовая женщина, и красивая, и ученая!
Потифаров безнадежно махнул рукой и, заливаясь новой порцией слез, отошел в сторону, открывая мне наконец доступ к покойнице.
