Он поделился своими соображениями с Арилье, но эльф только отмахнулся.
— Ты ревнуешь, — объявил он, погружая нос в свой наполовину опорожненный кубок. — В этом вся причина твоих странных подозрений, поверь. Вот лично я ни в кого не влюблен и потому могу совершенно спокойно наслаждаться музыкой и пением…
— Я вовсе не потому, что якобы влюблен, — возмутился Денис. — Просто это все… ну, как-то неправильно.
— Неправильно — то, что эльфийская дева предпочла хорошего менестреля — скажем так — менестрелю боевому? — поддел Арилье. — Не обольщайся, брат. Если и можно чем-то увлечь нашу сестру, то только музыкой.
— Интересно еще бы узнать, где он прятался все это время, — пробурчал Денис. — И где была она… Что-то не верится мне, что он два часа кряду настраивал лютню.
— Да уж, — сказал Арилье, окончательно разбивая сердце Дениса. — Вряд ли они, уединившись, усердно репетировали перед выступлением.
Эльфийка, впрочем, не пела, не танцевала — она вообще никак не участвовала в выступлении. Она просто ходила за Адальгером, шаг в шаг, и не сводила с него глаз. Очевидно, все прочие (кроме Дениса) находили такое поведение абсолютно естественным, потому что никто не обращал на это внимания.
Денис с горя решил напиться.
Музыка Адальгера казалась вездесущей. Она проникала во все уголки замка, и не было ни одного места, где от нее нашлось бы укрытие. Она пропитывала собой старые камни, застревала между нитками гобеленов, наполняла книги, курилась вместе с паром над блюдами с мясом.
Лизнешь капельку росы, выпавшей на лепестках розы, — и вместе со сладкой водицей выпьешь частичку адальгеровой музыки.
Геранн обхватил владычицу Гонэл за талию и увлек ее танцевать. Сперва она сопротивлялась, но — следует отдать должное мастерству Геранна — весьма недолго. Скоро и другие последовали примеру хозяйки замка.
Денис мрачно сидел за столом и пил. Слуги уносили блюда, одно за другим; стол постепенно пустел, его покидали и едоки, и тарелки. Так бывает в учреждении, когда один за другим закрываются кабинеты, и только последний посетитель еще сидит в коридоре и на что-то надеется.
Хорошенькая служанка, неуловимо похожая и на Хатру, и на Хамтуна, — очевидно, родом из ближайшей деревни, — взялась за кувшин, стоявший перед Денисом.
Он перехватил ее руку.
— Оставь.
— Мой господин, все уже танцуют и веселятся, — тихо отозвалась она. — И вам не стоит грустить тут в одиночестве.
— Ну, может быть, у меня есть для этого какая-то серьезная причина, — не сдавался Денис.
— Я сейчас закончу работу и переоденусь, — предложила служанка. — Тогда у вас не останется никакой причины.
— Все равно. Кувшин пусть стоит здесь, — настаивал Денис.
Девушка пожала плечами и отошла. Денис вновь погрузился в наблюдения и раздумья.
Затем он почувствовал на себе пристальный взгляд и заерзал. Кому-то еще не нравится одинокий, мрачный, постепенно напивающийся гость на пиру? Интересно, кому?
Он поискал глазами и обнаружил еще пару таких же, как он, мизантропов: то были Махонне и Эахельван. Денис прихватил кувшин с вином и перебрался поближе к ним.
Не будь он пьяноват, он, конечно, никогда бы не решился на подобную отчаянно-смелую выходку: навязывать старикам-ученым свое общество. Но увы! Объективный наблюдатель вынужден был бы признать: Денис изрядно выпил и отнюдь не собирался останавливаться на достигнутом.
Ученые коллеги, как это ни удивительно, приветствовали его радостными восклицаниями.
— Наш юный друг! — произнесла Махонне. — Садитесь, дорогой Денис, садитесь. Сегодня чудесный день, не так ли?
— Да, — прибавил Эахельван скрипучим голосом, — вполне чудесный, гхм, для содержательной беседы.
Трясущейся рукой он поднял кувшин, как будто салютуя кому-то невидимому. Три бокала соединились, вино в них плеснуло.
Вечеринка, подумалось Денису, приобрела отчасти гусарский оттенок.
— Мой ученик, — с любовью заметила Махонне, глядя, как Денис опрокидывает бокал и густо краснеет, проглатывая крепкий напиток.
— Что ж, выучка заметна, — одобрил Эахельван. — А что вы подмешали в вино, дорогая?
— Я? — удивилась Махонне.
— Думаете, я не замечу, что вино в нашем кувшине крепче, чем в остальных? — Эахельван сощурился. — По-вашему, кабинетного ученого легко одурачить?
— В принципе, именно так я и считала, — призналась Махонне. — Что ж, вы доказали, по крайней мере, что недурно разбираетесь в выпивке. Да, я туда немного добавила… Моя собственная разработка. Опробовано на рабочих, которые помогали мне в полевых работах.
— Понятно, — кивнул Эахельван.
Денис поставил бокал, мрачно уставился на Адальгера.
Махонне мягко коснулась его руки.
— У меня сложилось такое впечатление, что вас, мой юный ученик, совершенно не радует вся эта музыка.
Денис перевел взгляд на нее. Пожилая дама лучилась доброжелательностью, легкое лукавство дремало в уголках ее рта.
— А вас радует? — грубовато осведомился Денис.
— Арфа звучит весьма гармонично, равно и лютня, — сказала Махонне, очевидно, нарочно стараясь, чтобы ее ответ прозвучал как можно более неопределенно. Она рассчитывала вызвать Дениса на откровенность, а для этого следовало его немного подразнить. Этот метод всегда срабатывал.
Денис поддался сразу, не пришлось даже усугублять.
— Гармонично? Да это сплошные… эти, как их… дисбалансы.
— Диссонансы? — предположил Эахельван. Он сунул в рот забытый слугами на столе пучок зеленого лука и принялся рассеянно жевать.
— Оно жутко звучит, — заключил Денис.
— Жутко? — Махонне подняла брови. — Изысканно. И женщинам нравится.
— Я не женщина, — заметил Денис с горечью.
— Но та эльфийская дама просто не отходит от него, — добавила Махонне.
— Ну, это ее дело, — пробурчал Денис, — в конце концов, она взрослая.
— Простите, коллега, не могли бы вы уточнить, — вмешался Эахельван, — что вы имеете в виду.
— Я имею в виду то, что эльфийка эта наверняка уже прожила столько, сколько нам с вами не прожить, как бы мы ни пыжились и ни берегли здоровье. Она должна соображать, что делает. А если не соображает — туда ей и дорога, — высказался Денис.
— Наш дорогой друг влюблен, — вполголоса пояснила Махонне. — Если бы вы, любезный коллега, не были столь поглощены вашими умозрительными теориями, вы бы знали, что юношеская любовь есть довольно мучительное и, несомненно, всепоглощающее чувство.
— В моих умозрительных, как вы их называете, теориях, — возразил Эахельван, — немалое место отводится любви.
