— Клиент будет находиться в абсолютно недоступном для российских властей месте до тех пор, пока карточка окончательно не выцветет или не будет повреждена каким-либо иным способом, — ответил Моран. — «Полароид» в этом отношении идеален. Если положить фотографию на окно, то краски пропадут быстро, если держать в холодильнике — сохранятся почти вечность.
— Мне надо до денечкиных двадцати восьми, — сказала Анна Ивановна. Было очевидно, что она уже все подсчитала и готова на жертвы.
— В таком случае настоятельно рекомендую холодильник. До свидания. Вам дозволяется рекомендовать мои услуги знакомым. Постарайтесь, однако, чтобы среди них не оказалось непроверенных людей. Мои возможности велики, но не безграничны. Вы меня понимаете?
Он наклонился над Анной Ивановной и многозначительно посмотрел ей в глаза.
«Мы ему понравились», — решила Анна Ивановна. Она прижала пухлые руки к груди и стала благодарить, но как-то очень скоро оказалась на лестнице. Ей не пришлось искать выход: лестница выводила прямо на Екатерининский канал. Без Денечки все было тускло и неинтересно, но Анна Ивановна нащупала в сумке квадратик снимка и успокоенно вздохнула: как бы там теперь ни сложилось, а свой материнский долг она выполнила. Денечка — в безопасности.
Глава вторая
Замок вырисовывался на горизонте — фиолетовая тень с острыми башнями и шевелящимися желтыми вымпелами. Небо было синим, неестественно- ярким, как в японской анимации; да и все кругом здорово напоминало кадр из «Легенды о Кристании» (мультик девчонский, Денис смотрел его в компании одноклассниц, куда его пригласили и куда он сдуру пришел, оказавшись единственным парнем на девять девиц).
От одежды перестало нести химикатами, теперь она пахла потом. Денис поморщился и вдруг сообразил: он больше не в Питере. В Питере не может быть такого чистого воздуха. Даже во времена старухи процентщицы, когда не было вредных производств и автомобилей и не существовало микрорентген в час.
— … твою мать, — неумело изрек Денис, не зная, как ему относиться к происходящему.
Он встал, выпрямился, оглядел свои ноги. Женские колготки превратились в нечто вроде чулок; сапоги со скошенными каблуками перестали выглядеть по-идиотски, а одежда обрела некий налет щегольства. Во всяком случае, теперь она облекала Дениса не без чувства собственного достоинства.
Денис ощущал себя приблизительно так же, как если бы очутился в чужом городе. Нет знакомых, нет жилья, нет еды, нет денег. И еще нет забот, нет мамы, нет уроков, нет девиц из класса. И напрочь отпала необходимость в агрессивных роликах, на которые мама никогда в жизни не даст денег.
Не то чтобы Денис так уж боялся армии. Россказни о злой дедовщине и жестоких боевых действиях звучали для него такими же абстракциями, как разговоры мамы о маньяках и насильниках («ты напрасно смеешься, Денечка, вот вчера в новостях передавали…»). Но идти служить ему не хотелось. Два потерянных года, определенно. И потом — вдруг мама права? Как ни пытался Денис не слушать и не верить, мамины разглагольствования все-таки проникали в мозг и проедали там маленькие мышиные отверстия. И по этим отверстиям непрестанно шмыгал подленький страшок, в существовании которого Денис не признался бы и под дулом пистолета.
От чистого воздуха кружилась голова, от яркого солнечного света болели глаза, но темных очков здесь не полагалось. Здесь и нижнего белья, как сообщил Моран, не полагается.
«В замке можно было бы поселиться, — подумал Денис. — Попросить пристанища, все дела. Назваться кем угодно. Карлом Анжуйским, например. Нет, лучше Бургундским. Карл Бургундский. Кажется, даже был такой на самом деле».
Мелькнул и скрылся, растаяв в голубой дали, печальный образ учителя истории.
Вид просторного, ничем не загроможденного горизонта, пьянил. Разумеется, Денису и в прежнем его бытии случалось выезжать на природу, но это обычно оказывалась чья-нибудь дача, его собственная или кого-то из одноклассников. Такая вещь, как простор, прежде была ему недоступна.
Денис замер, не зная, каким словом назвать охватившую его радость. Он сделал десяток шагов, как будто хотел попробовать почву на прочность. Даже подпрыгнул пару раз — и приземлился вполне благополучно.
В офисе Морана все выглядело совершенно логичным, естественным. Там даже в голову не приходило задавать вопросы. Однако теперь Денис изо всех сил пытался усомниться.
Такого просто не может быть. Реально другой мир. Не сон, не пьяный бред, не стереокино, не зомбирование. Несколько минут Денис старательно запугивал себя различными жуткими подозрениями. Например, что он, накачанный наркотиками, лежит где-нибудь в подвале, а все происходящее является иллюзией, которая рано или поздно развеется. Или что он псих, и скоро благодетельный укол в сгиб локтя вернет его в унылую обыденность «дурки».
Но в глубине души он твердо был убежден в том, что все эти предположения — полная чушь. Все происходит на самом деле. Где бы он ни очутился, он именно здесь и нигде более.
Он снова остановился, раскинул руки, подставился ветру. Пушинка залетела ему в нос, он расчихался, потом рассмеялся. Было странно и очень хорошо. «Наверное, вот так и выглядит абсолютная свобода, солдат, — сказал себе Денис. — Чистый горизонт, чистый воздух, чистая голова… и абсолютно нечего есть».
На пейзаже, который вывесил в своей мастерской Моран, по воспоминанию Дениса, имелись симпатичные пейзанки. Интересно бы узнать, куда они подевались? Не испугались же они Дениса! Но сколько Денис ни осматривался по сторонам, даже следа крестьянских девушек не было видно на обозримом пространстве. И очень жаль, у них наверняка можно было бы разжиться чем-нибудь вкусненьким.
В конце концов, Денис решил не тратить сил и времени на несбыточное и решительно зашагал к своей цели — к замку, где он намеревался поселиться, назвавшись Карлом Бургундским. Он шагал и шагал, а вокруг него ничего не изменялось, разве что замок чуть приблизился, стал более темным и более красивым.
Теперь видны были многочисленные башенки и узкие окна, а на уровне четвертого этажа башни — галерея с узорными каменными колоннами.
Денис находился в пути весь день и в конце концов начал просто умирать от голода. Но за все это время он не встретил ни одного человека, как ни старался. Мир, где он очутился, был на удивление малонаселенным. И хотя то и дело Денису казалось, будто на него кто-то посматривает, он гак никого и не заметил.
Под вечер юный странник с душераздирающим стоном повалился на траву на склоне симпатичного холмика и стая наблюдать, как по небу разливается анимэшный закат. Голод то отпускал, то наваливался, да так люто, что в глазах темнело. В это время суток Денечка обычно устраивался возле телевизора, а мама приносила ему ужин.
Птицы постепенно замолкали, свет тускнел. Денис вдруг до самых печенок осознал свою смертельную усталость и с этим ощущением крепко заснул.
Он пробудился от того, что замерз. «Удивительное существо человек — сколько всего ему требуется: и чтобы не замерзнуть, и чтобы покушать», — подумал Денис с досадой. Он потянулся, заставляя двигаться окоченевшие ноги, потом сел. Небо над головой мерцало звездами. По всем правилам Денису следовало бы вскрикнуть: «Ах! Где же созвездие Кассиопеи? Где Большая Медведица, где Южный Крест, где Альфа Центавра и прочие знакомые с детства созвездия?» Но, увы, ничего подобного Денис вскрикнуть бы не смог, даже если бы и захотел, поскольку ни одного созвездия среди своих знакомых он не числил.
