«Глупости, — пытался уговаривать себя Денис. — Броэрек — типичный неудачник, а я — нет».
Но почему, собственно, Денис — не неудачник? Что говорит в пользу такого утверждения? Он быстро перебрал в мыслях все обстоятельства своей жизни. Ну и что в них удачного? Самая обычная жизнь. Отдельная квартира. Мама считает, что это — «повезло». Могло быть хуже. Иногда она перечисляла — что именно могло быть хуже, но Денису все это представлялось несущественным. Например, у Дениса не было отца.
Папа имел лишь одно воплощение — конверт с деньгами. Мама всегда демонстративно шлепала этот конверт на стол, глаза у нее при этом были покрасневшие, лицо слегка опухшее. «Вот и все, на что он способен». И добро бы эти деньги уходили на что-то интересное! Нет, обычно мама просто на всю сумму покупала одежду для Дениса — по своему выбору. То есть — ужасную.
Мамацентричная вселенная была узкой, тесной, полной ненужного хлама.
Единственное, в чем Денису действительно крупно повезло, — это агентство «экстремального туризма». Если только можно считать везением военную службу с отчетливой перспективой грядущего сражения с троллиной армией.
«Броэрек — неудачник, а я — нет», — повторил Денис сам себе. Эта мантра почему-то возымела усыпляющее действие. Очевидно, Денис слишком устал — от обилия впечатлений и, главное, от слишком интенсивных попыток размышлять и анализировать увиденное. Он и сам не заметил, как сон сморил его.
Спал же юный воин там, где обычно люди из замка Гонэл искали уединения, то есть — в саду, неподалеку от фонтана.
Мама бы, наверное, ужаснулась, увидев, с какой непринужденностью ее сын растянулся на голой земле. Как бродяга какой-нибудь!
Интересно, сквозь сон думал Денис и улыбался, каким видится маме это «экстремальное путешествие»? Чем-то вроде плавания на комфортабельном лайнере? Завтрак в каюту, черный стюард в белом кителе?
Журчанье струй убаюкивало, возвращало в душу покой. До ночного дежурства оставалось еще время — часа два или три. И Денис безмятежно погрузился в забытье.
Сперва оно действительно было блаженным: очевидно, эмоциональные ресурсы Дениса, изначально не слишком богатые, были истощены, и он пополнял запасы; но затем Некто или Нечто (что бы там ни заведовало внутренней жизнью Дениса) «решило», что парень достаточно восстановился для новых переживаний, и послало ему тревожный сон.
Он увидел свою безымянную деву.
Сейчас Денис уже не сомневался в том, что она обладает невероятным могуществом, превышающим даже эльфийское, но могущество это подавлено некоей враждебной силой и коснеет в забвении самого себя.
Почему-то именно сейчас, когда безымянная эльфийская воительница предстала ему в состоянии крайнего унижения, это могущество сделалось очевидным — гораздо очевиднее, нежели прежде, пока она оставалась веселой и надменной, любящей говорить многозначительными загадками.
Ее одежды истрепались, платье превратилось в лохмотья, да и волосы выглядели не лучше: спутанные, в колтунах, с запутавшимися в прядях репьями, они свисали ей на лицо, и она даже не поднимала руки, чтобы убрать их. Обветренные губы растрескались. Она стояла посреди цветущего сада — казалось, в двух шагах от спящего Дениса и вместе с тем в каком-то ином мире. Пышные цветы, роскошь зелени — все это было исполнено преступного равнодушия к судьбе эльфийской девы. Она одна, воплощенное страдание, казалась здесь живой, а все прочее, несмотря на свою очевидную красоту, выглядело мертвым, как бы грубо намалеванном на холсте.
И как обычно рядом с эльфийкой появился Адальгер — ослепительно прекрасный, в синем плаще до пят, с лютней через плечо. Он выступил из-за деревьев, и в первое мгновение девушка вздрогнула и отпрянула, но затем безразличие разлилось по ее лицу. Она как будто смирилась со своей участью.
— Ты!.. — прошептал Адальгер.
Его приглушенный голос, казалось, наполнил весь сад, и все листья на кустах затрепетали от этого звука.
Девушка опустила веки.
— Смотреть на меня! — зашипел менестрель. — Смотреть!..
Но она не подчинилась. Денис, бесконечно далекий от нее в своем сне, любовался смелой линией ее ресниц, лежащих на щеке. И тогда Адальгер сильно ударил ее рукой в перчатке по щеке.
Она лишь закусила губы, но ничем больше не выдала своих чувств. Почему она не смела взглянуть ему в глаза?
Почему не кричала, не убегала, не давала, наконец, отпора? Денис не знал — не мог знать; но в то же время ощущал некую глубинную закономерность во всех этих событиях, на первый взгляд совершенно абсурдных. «Так надо».
Почему — надо? Кто решил, что — надо? Пока что он не знал.
В руках Адальгера появилась веревка.
— Так и будешь молчать?
Он набросил петлю на ее руки и привязал к дереву. Свободным концом веревки он ударил ее по плечам. Платье, и без того ветхое, буквально рассыпалось от этого удара. На бледной коже девушки проступил красный след.
Но она по-прежнему молчала.
— И это — благодарность? — свистящим шепотом вопрошал Адальгер. — За все, что мы для тебя сделали? Ты — моя! По всем законам, по любому обычаю, ты — моя. Вспомни, что с тобой было. Вспомни, кем ты была, пока я не вывел тебя оттуда. Помнишь?
Она вздрогнула и впервые за все это время посмотрела Адальгеру в глаза.
— Да, — шевельнулись разбитые губы.
Он отступил, выпустил веревку.
— Ты помнишь? Помнишь, чем я пожертвовал ради тебя? Скажи, что помнишь!
Она молчала. Теперь она смотрела не на Адальгера, а на розу за его плечом. Он несколько раз нервно оборачивался, чтобы понять, что она так пристально разглядывает, но так этого и не понял.
— Где же твоя благодарность? — прошептал Адальгер.
Она опять закрыла глаза и даже не дрогнула, когда он вновь хлестнул ее по обнаженным плечам.
— Я буду бить тебя до тех пор, пока ты не перестанешь… покуда ты не прекратишь быть высокомерной мерзавкой… Я твой хозяин, и ты признаешь это.
Ответа не последовало. Адальгер тяжело перевел дыхание. Дрожь била его, темные пятна пота выступили на спине. Веревка подергивалась в его опущенной руке.
И тут связанная девушка подняла голову и тихо окликнула:
— Денис!..
* * *
— Денис! — повторял женский голос. — Да проснись же ты, ленивое животное.
Он открыл глаза. Кругом царил сумрак. В густой синеве еле слышно журчал фонтан, наполняя ночь прелестным волшебством. Сколько же он проспал? Должно быть, пора уже заступать на дежурство.
Перед ним на корточках сидела Эвремар, «мрачная эльфийская вдова», как в худую минуту заглазно обозвал ее Денис.
Сейчас юноша искренне обрадовался ей.
— Ой! — сказал он, подскакивая на земле, точно его ужалили. — Эвремар!
