Авденаго поскорее снял с вешалки нечто напоминающее колет для роли Гамлета в заштатном театрике, присовокупил полосатые красно-желтые штаны и скомканные сапоги из коробки.
— Давай.
Моран Джурич забрал вещи и швырнул их прямо в голову Воробьеву, а потом обтер руки и прикрикнул на деморализованного клиента:
— Одевайся!
Тот послушно переоделся.
Авденаго, забытый, стоял у шкафа и наблюдал. Моран обошел Воробьева вокруг, одернул на нем колет, пощелкал ногтем большого пальца по бритой макушке и наконец распорядился:
— Идем.
Авденаго подкрался к пыльной занавеске и осторожно заглянул в щель. Он увидел, что Моран Джурич установил новый задник — такую же примитивную декорацию, что и раньше, только на ней был нарисован горный пейзаж и какая-то зияющая пещера на заднем плане. Воробьев в дурацкой одежде, в нелепой позе застыл перед пещерой и выпучился в камеру. Моран бормотал:
— Сейчас, сейчас… — и елозил за фотоаппаратом в поисках лучшего ракурса.
От яркого света лампы Воробьев начал потеть, лицо и лысина его блестели, равно и черные завитки волос на тыльной стороне ладони. Наверное, Авденаго должен был бы испытать приступ брезгливости при подобном зрелище, но вместо этого парень вдруг ощутил жалость. Бедный-бедный косноязычный, коротконогий Воробьев, на которого безжалостная бывшая супруга, — воображение почему-то рисовало мускулистую блондинку в купальнике стального цвета, — натравила полчища гоблинов… Это же до какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы искать защиты у Джурича Морана и терпеливо сносить все его издевательства!
Моран наконец щелкнул вспышкой. Лампа тотчас погасла. В полумраке виден был Воробьев, по-прежнему боящийся пошевелиться. Затем фигура клиента начала бледнеть и растворяться в воздухе. Моран удовлетворенно хмыкнул и, не дожидаясъ, пока процесс растворения завершится полностью, выскочил из-за шторы с квадратиком полароидной фотографии в руке. Он столкнулся с Авденаго, который не успел отскочить, так стремительно двигался его босс, но даже не обратил на это внимания.
Вместо того, чтобы отругать своего раба за неуместное любопытство, Моран сунул ему карточку.
— Повесь на стену, — распорядился он. — Ты кнопки-то купил, голова деревянная? Смотри, будешь вести себя, как полено, — настругаю из тебя буратинок.
Авденаго аж опустил руки с карточкой и тихо произнес:
— Да что с вами, босс! Вроде, телевизор не смотрите, по тусовкам не шляетесь — откуда вы таких выражений набрались?
— Из художественной литературы, — сказал Моран. — Ты Достоевского читал? «Рояль ногом играль». А? Вот это классик был! Уважаю!
Глава третья
Постепенно Авденаго привыкал к тишине вокруг себя, и его собственный «внутренний человек», с которым он впервые за семнадцать с половиной лет столкнулся лицом к лицу, перестал его беспокоить. Великое дело — привычка.
Впрочем, и «внутреннему человеку» Михи Балашова, он же Авденаго, следовало отдать должное: он не был слишком назойлив и, стоило появиться какому-нибудь новому внешнему впечатлению, пусть даже и самому ничтожному, как этот персонаж охотно отступал в сторону.
На следующий день после отбытия в неизвестном направлении бедняги Воробьева, сбитого с толку и со всех возможных путей, Авденаго осторожно, очень осторожно, приступил к расспросам. Подавая хозяину обед, он для начала произвел разведку: заглянул Морану в лицо.
Моран заметил это и сказал:
— Чего тебе?
Авденаго уже имел случай убедиться в том, что во время приема пищи и особенно — перед этой процедурой Моран бывает крайне раздражителен, поэтому ответил на вопрос быстро и откровенно:
— Пытаюсь определить степень вашего отвращения к человечеству.
— Как всегда, высокая! — рявкнул Моран. — Убирайся.
— Да я так… — протянул Авденаго. — На всякий случай.
— Восстание поднять задумал, гаденыш? — осведомился Моран, придвигая к себе тарелку супа и зачерпывая первую ложку.
Авденаго услужливо подал ему салфетку, которую Моран, впрочем, проигнорировал. Тогда Авденаго сам расстелил салфетку на хозяйских коленях, и очень вовремя, потому что аккурат в этот самый миг Моран облился горячим супом. Авденаго, следует отдать ему должное, даже не вскрикнул, когда раскаленная капустина приклеилась к его запястью.
— Помилуйте, — проговорил Авденаго, — да разве так мятежи начинаются?
— Не учи меня, гнусный и ничтожный раб, как начинать мятежи! — рявкнул Моран. Некоторое время он был занят жеванием, а потом с набитым ртом промычал: — Меня, величайшего мятежника всех времен и народов!
— Угу, — поддакнул Авденаго.
Моран покосился на него с подозрением. В глубине блестящих черных глаз тролля вспыхнуло зеленое пламя.
— Перечить вздумал?
— Никогда в жизни.
— Спартаком себя воображаешь? Учти, я книгу читал и помню, чем там все закончилось.
— А что, про Спартака есть книга? — изумился Авденаго. — Я думал, только кино.
— Ты сперва с литературой ознакомься, а потом уж приставай ко мне с восстаниями, — объявил Моран и похлопал пальцами по столу.
Авденаго подсунул ему кусок хлеба, который Моран тотчас обхватил пальцами и принялся крошить.
— А если не восставать, — сказал Авденаго, — тогда можно без литературы?
— Чего тебе надо, а?
Моран скатал хлебный шарик и сунул в рот.
— О чем ты хлопочешь, грязное животное? — спросил он почти добродушно и тут внезапно жуткое подозрение исказило резкие черты Морана. — Никак на свободу захотел? Уболтать меня вздумал? Чтоб я тебя якобы добровольно отпустил на все четыре стороны? Ну ты и фрукт! Я тебя сгною!
— Нет никакой доблести в том, чтобы сгноить фрукт! — осмелился Авденаго и не без удовлетворения заметил, как нахмуренные брови Морана чуть разгладились. — Да я, собственно, только спросить…
— Гай Юлий Цезарь распинал и за меньшее, — предупредил Моран. — А ему далеко до Джурича Морана.
— Этот Воробьев… — начал Авденаго.
— Кто? — Моран искренне поразился.
— Воробьев… Тот кривоногий, что приходил… Ну, которого вы еще фотографировали, — Авденаго показал рукой на стену, увешанную снимками. — Он перепуганный такой был. На него жена гоблинов натравила.
— Бывшая жена, — поправил Моран. — Будь точен. Женщина, способная повелевать гоблинами, не в состоянии быть актуальной женой для такого человека, как твой Воробьев.
— Воробьев не мой, — возмутился Авденаго. — Он уж, скорее, ваш.
— Почему это мой? — Моран взял вилку и нацелил ее на Авденаго. — С чего ты взял, будто твой Воробьев — на самом деле мой?
