— Ха! — крикнул Эхуван.
После этого оба замолчали.
Время тянулось бесконечно долго. «Этиго, должно быть, уже далеко отсюда, — подумал Авденаго и сам удивился своему равнодушию: ему как будто было все равно, спасется его освобожденный раб или погибнет, случайно повстречав в дороге троллей. — Едет под белой луной, конек глядит на дорогу золотыми глазами, а вокруг ничего не изменяется: все та же пустая равнина, и в конце концов начинает казаться, что стоишь на месте и что вся эта езда — одна лишь иллюзия… Очень странно. Нынешняя ночь похожа на эту равнину: вроде бы, и двигается, но на самом деле застыла в неподвижности».
А затем Эхуван застонал и начал дергать руками.
— Освободи меня! — сипел он, умоляюще глядя на своего дахати. — Развяжи свой проклятый пояс! Я больше не могу!
Дахати молча смотрел на него и не двигался с места.
Нитирэн открыл глаза. Пламя отразилось в четырех зрачках тролля. Он облизал пересохшие губы, втянул ноздрями воздух и пошевелил запястьями.
Авденаго крепко связал его — веревки врезались в кожу Нитирэна, пальцы его рук раздулись и посинели. Нитирэн задрал голову и встретился глазами с Авденаго.
— Наклонись, — одними губами произнес Нитирэн. — Наклонись ко мне.
Авденаго подчинился, держась, однако, так, чтобы тролль не смог укусить его за ухо.
Нитирэн шепнул:
— Вода в чаше. Взбаламуть ее.
— Что?
— Пусть журчит. Коснись ее пальцами. Давай!
Авденаго подошел к чаше и взболтал воду. Послышалось сладостное бульканье, непереносимое для обоих троллей, измученных жаждой. Оба они, заслышав этот волшебный звук, яростно задергались: яростное желание напиться овладело ими, как злая магия.
Эхуван совершенно обезумел. С громким хриплым воплем он высвободил кисть правой руки, содрав с нее при этом лоскут кожи. И пока его дахати спешил к нему, ухитрился выдернуть из петли и левую кисть.
— Нет! — крикнул дахати, бросаясь на своего господина и опрокидывая его на спину. — Нет! Вернись!
Рыча, Эхуван сдавил шею дахати пальцами. Тот дернулся и обмяк. Эхуван отшвырнул его к стене, оставив беднягу хрипеть и кашлять, а сам устремился к чаше с водой.
Нитирэн оскалил оранжевые зубы, со свистом втягивая в себя воздух. Он по-прежнему шевелил кистями рук, но веревка, в отличие от кожаного пояса, покрытого золотыми бляшками, не желала поддаваться.
Эхуван с размаху окунул в чашу лицо и принялся глотать воду. Он пил и пил. Несколько раз он выныривал из чаши, отдуваясь и озираясь по сторонам выпученными глазами, а затем вновь припадал к источнику влаги.
«Терпение и выдержка, — думал Авденаго, наблюдая за ним. — Последнее испытание касалось выдержки. Кто первым напьется после жирной пищи и поединка — тот проиграл… Нитирэн не станет убивать Эхувана. У Эхувана очень много сторонников, он сильный тролль, смелый. Такой умный вождь, как Нитирэн, наверняка постарается привлечь его на свою сторону. Неужели эта ночная история будет иметь счастливый конец?»
Одно время Авденаго терпеть не мог фильмы с благополучными финалами. Считал их сопливыми. Больше всего на свете его раздражали старые фильмы с поцелуями в последних кадрах. Лучше всего — когда герой перебил всех злодеев, расслабился — и вот тут-то откуда-нибудь из-под кровати выползает недобитая гадость…
Внезапно Эхуван захрипел. Он покачнулся и, чтобы не упасть, схватился обеими руками за края каменной чаши. Его стало рвать. Храм Комоти наполнился зловонием. Казалось, Эхуван никогда не иссякнет: он извергал из себя целые моря.
А потом его руки разжались, и он повалился прямо в лужу.
Авденаго понял, что его самого сейчас стошнит. Он схватился за горло и рванулся к выходу, чтобы поскорее очутиться на свежем воздухе, однако хриплый рык Нитирэна остановил его:
— Стоять!
Авденаго замер.
Дахати Эхувана с ножом в руке бросился к Нитирэну. Он бессвязно кричал, замахиваясь, и с его губ срывалась пена.
— Ты!.. — вопил дахати. — Он!.. Ты!..
— Защищай меня! — заорал Нитирэн, напрягаясь в путах.
Авденаго с размаху налетел на разъяренного дахати и ударил его головой в живот. Оба они сцепились, поскользнулись и повалились на тело Эхувана, огромное и дряблое, как полуспущенный надувной матрас.
Вонь ударила Авденаго в нос с такой силой, что у него заслезились глаза.
Дахати выронил нож в лужу и потянулся рукой, чтобы подхватить оружие. Авденаго ударил его кулаком в глаз, а затем, не дав противнику возможности опомниться, стукнул еще раз, в переносицу, и опять, и опять… Под кулаком хлюпнуло. Тролль лягнул Авденаго ногами и сбросил в лужу.
У Авденаго горло перехватило спазмом. Он слепо побежал по храму, а тролль с ножом в руке погнался за ним.
— Гони на меня! — сипел Нитирэн, дергаясь в путах. — На меня!
Авденаго увернулся от очередного удара и, петляя как заяц, метнулся к своему господину. Дахати Эхувана выставил клыки. Кровь текла из обеих его ноздрей и заливала всю нижнюю часть лица.
С отчаянным воем дахати метнул кинжал в Нитирэна. Сам не понимая, что делает, Авденаго вскинул руку, и лезвие пронзило ему ладонь. В глазах у Авденаго потемнело, и он рухнул на пол у ног Нитирэна.
Огромный тролль наклонился над ним. Даже в беспамятстве Авденаго ощущал исходящий от него запах чеснока и полусырого мяса. Нитирэн схватил зубами кинжал и вытащил его из ладони Авденаго. От жгучей боли Авденаго очнулся и увидел совсем близко от себя горящие ярким золотом четыре зрачка.
— Разрежь веревку, — прошептал Нитирэн. — Теперь можно.
Авденаго подчинился. Он мог действовать только левой рукой, да еще Нитирэн мешал — дергался, так что Авденаго несколько раз поранил своего господина. Сбросив с запястий окровавленные путы, Нитирэн поднялся и выпрямился в полный рост.
Дахати Эхувана стоял рядом с телом своего господина. Кровь капала с его подбородка в зловонную лужу. Несколькими шагами Нитирэн пересек храм, схватил дахати своего поверженного противника за шею и убил его. Авденаго слышал, как хрустнули позвонки.
Затем Нитирэн обернулся к Авденаго и захохотал.
— Ночь закончилась, Авденаго! — крикнул он. — Ночь закончилась. Сейчас Черная Комоти увидит, чем закончилась ночь, и придет сюда, чтобы очистить свой храм и всю эту долину. Нам пора уходить.
Авденаго потащился к выходу, спотыкаясь. Ноги у него подкосились, и он упал бы, если бы Нитирэн не схватил его повыше локтя и не потащил за собой.
Прохладный ветер и пронзительный фиолетовый свет наступающего утра были как исцеление от изнурительной болезни.
Высоко над долиной чернела гора. С того места, где стоял Авденаго, казалось, будто солнце восходит прямо над ней, над ее срезанной верхушкой. Но так казалось лишь в первые минуты. Затем стало ясно, что пылает сама гора Комоти.
