Нитирэн помахал кому-то рукой, и тотчас к нему подбежал тролль, держа на вытянутых руках «мертвые кости». Инструмент гудел и погромыхивал, совершенно как надвигающаяся издалека гроза.
Повинуясь кивку Нитирэна, музыкант уселся рядом, положил «мертвые кости» на колени и начал играть. Одной рукой он касался струн, а другой постукивал в бок инструмента. Он не перебирал струны пальцами, как это делают арфисты; точно хищная птица, хватающая когтями добычу, его рука падала сверху, ногти его скользили вдоль струны, извлекая из них пронзительный, до костей пробирающий скрежет, затем впивались и с силой дергали. Странная эта музыка обладала, тем не менее, четким ритмом и ясной, простой мелодией. Ритм можно было прохлопать, мелодию — напеть.
Устоять Атиадан не могла, и Нитирэн, очевидно, знал об этом.
Троллиха начала танцевать.
Пляска ее была так же проста и выразительна, как и та музыка, что звучала вокруг: Атиадан Злой Колокол делала два шага вправо, два — влево, затем прыжком поворачивалась к зрителям спиной и повторяла сначала: два влево, два вправо. Потом она хлопала себя по бокам, прижимала ладони к щекам, быстро качала головой и завершала движение стремительным вращением на месте.
Когда она в первый раз оказалась спиной к Авденаго, он громко ахнул, не сдержавшись: в прорезь платья Атиадан выглядывал хвост. Очевидно, у всех троллей он имелся, но до сих пор Авденаго общался только с троллями-мужчинами, которые носили штаны и широкие плащи; их хвосты были таким образом скрыты. Но троллихи нарочно украшали свои одежды многочисленными прорехами. Женщины не считали нужным скрывать такую важную вещь, как хвост.
Если бы полгода назад Миху Балашова спросили, смог бы он полюбить хвостатую женщину, он просто не понял бы темы. Как вообще можно любить урода, неполноценное существо? Эта мысль была для него болезненной, поскольку инстинктивно к числу неполноценных существ Миха относил и самого себя.
Увидев Атиадан, Авденаго, как ему вдруг показалось, разом получил простые и ясные ответы на все мучительные вопросы. Теперь он даже знал, что сказать, если кто-нибудь вдруг поинтересуется, можно ли любить бесхвостую женщину. Нет, не задумываясь, ответит Авденаго. Женщину без хвоста любить попросту невозможно.
Платье Атиадан было сшито из множества тканых полос. Две широкие, спереди и сзади, были прижаты к телу поясом. По бокам же они свисали свободно и при вращении разлетались в стороны, прямые и жесткие, как палки, так что можно было любоваться изящными линиями тела Атиадан. Полоса, закрывающая спину, имела прорезь, обшитую очень густым и пушистым мехом. На этом-то меху, как на постельке, лежал хвостик троллихи.
Это был короткий хвостик, длиной не более полутора ладоней, и завершался он шелковистой курчавой кисточкой. Разгорячившись от танца, Атиадан приподняла хвостик и шевельнула им. Тут-то Авденаго и погиб, погиб окончательно.
Атиадан танцевала, опустив веки: ее узкие глаза были закрыты, так что видеть Авденаго она явно не могла. И тем не менее троллиха прекрасно знала, какое впечатление производит на дахати Нитирэна ее танец. Улыбка застыла на синеватых ее губах. Они были полными, нежными и благоуханными, а ямочки в углах рта наполнились сладкими тенями.
Нитирэн, заласканный подругами Атиадан, почти не смотрел на танцовщицу. Такова уж участь верховного правителя всего народа в первую ночь правления. Он принадлежит не себе, а любому из народа, кто захочет прикоснуться к нему. И не повелитель выбирает нынешней ночью возлюбленную для себя, но всякая троллиха, какая пожелает, претендует на его близость.
Атиадан хоть и танцевала перед Нитирэном, но желала не его. Когда она в очередной раз обернулась спиной к Авденаго и повторила свои шажки вправо-влево, дахати не выдержал. Метнувшись вперед, он сильно прихватил зубами вздернутый кверху хвостик троллихи.
Она взвизгнула. Между зубами Авденаго почувствовал нежный солоноватый привкус крови. Он разжал челюсти. Кровь залила его рот, обмазала губы. Все хмельное, когда-либо выпитое Авденаго, мгновенно ударило ему в голову: он опьянел, безумие растеклось по его жилам.
Теперь глаза Атиадан были широко раскрыты. Она напрягла веки, и глаза ее сделались круглыми. У них не было белка, а зрачок тонул в сплошной чернильной черноте. Темно-синие ресницы грозили Авденаго, они были жестки, как стрелы.
«Я люблю женщину с синими губами и золотыми зубами, — подумал он, водя носом, подбородком, щекой по лицу Атиадан. — Я ощутил на языке вкус крови из ее хвоста, и мне больше нет от нее спасения».
Он чувствовал ее прикосновения.
Нежные ноздри Атиадан вздрагивали, на миг прижимаясь к его векам и скулам. Они оба избавились от обуви, и Атиадан просунула пальцы своих ножек между пальцами ног Авденаго. Он едва не вскрикнул, когда она втиснула мизинец и царапнула нежную кожу коготком.
Музыка «мертвых костей» звенела рядом, наполняя мир победоносной чувственностью. Авденаго не видел, как Нитирэн, совершенно обнаженный, повалился на землю и как оплели его тело распаленные троллихи.
Не замечал он и зрителей, собравшихся вокруг: многие приплясывали на месте, хлопали в ладоши, обнимались и выкрикивали что-то, а иные и поливали Нитирэна с его подругами вином из чаш.
Развлекались таким образом только те, кому не хотелось нынешней ночью иных развлечений, — или же те, кому не хватило пары.
Атиадан и Авденаго стояли в тени, готовые упасть на землю и оттягивающие этот миг из последний сил — для того, чтобы все чувства обострились до невыносимого. Атиадан высунула язык и коснулась горла Авденаго. Он закричал, не в состоянии больше сдерживаться, захватил ее хвостик в горсть и стиснул. Ноги у Атиадан подкосились. Хватаясь за Авденаго, она рухнула на колени, и он повалился прямо на нее.
Музыка звенела повсюду, не позволяя дышать полной грудью, она как будто отгоняла все мысли, кроме единственной: мысли о красоте возлюбленной. Атиадан, распростертая перед Авденаго на земле, была совершенством. Он сдернул змеиный чехольчик с одной ее прядки, с другой, обмотал их вокруг ее шеи: чешуйчатые шкурки казались особенно грубыми и мертвыми на нежнейшем, вздрагивающем горле Атиадан. Близость абсолютно живого и абсолютно мертвого, абсолютно наполненного и абсолютно пустого разорвала сердце Авденаго.
Он не заметил, когда Атиадан избавилась от пояса. Последняя полоса платья была отброшена в сторону. Атиадан зарылась руками в почву, ухватилась за пучки травы и наполнила глаза светом звезд. Эти звезды поглотили Авденаго. Музыка гремела, не переставая. Женская любовь оказалась чем-то вроде вселенной, полной музыки и звезд. Мужчина допускался туда лишь ненадолго, как неожиданный, не ко времени заглянувший гость, которому вскоре укажут на дверь.
* * *
Наступило утро Двойной Зари — первое утро вновь избранного правителя. Одна заря пылала на небе там, откуда вот-вот должно был о появиться солнце, а вторая — там, где постепенно успокаивалась Черная Комоти. Нитирэн лежал на голой земле, без одежды, безоружный. Его ночные подруги давно разошлись. Ни один из друзей не охранял правителя.
