— И что? — бригадир скрестил руки на груди.
— В районе Каширской в перегоне фон зашкаливает, — пояснил
полковник. — Там недалеко упал фрагмент боеголовки. Не разорвалось, но и так
хватает. Каждый второй, получивший дозу, умирает в течение месяца. До сих пор.
Повисла недобрая тишина. Гомер, воспользовавшись заминкой,
незаметно начал отступление — разумеется, тактическое — из истоминского
кабинета. В конце концов Владимир Иванович, видимо, опасаясь, что неуправляемый
бригадир все же отправится сносить гермозатвор на Тульской, признался:
— Есть защитные скафандры. Всего два. Можешь взять с собой
самого здорового бойца, любого. Мы будем ждать, — он оглянулся на Дениса
Михайловича. — Что нам еще остается?
— Пойдем к ребятам, — полковник вздохнул. — Поговорим, отберешь
себе напарника.
— Нет необходимости, — Хантер качнул головой. — Мне нужен
Гомер.
Глава 7
Переход
Дрезина миновала широкую полосу, выведенную ярко-желтой
краской на полу и стенах туннеля. Рулевой больше не мог делать вид, что не слышит
все ускоряющиеся щелчки дозиметра. Взявшись за тормоз, он извиняющимся тоном
пробормотал:
— Товарищ полковник… Дальше нельзя без защиты…
— Давай еще хоть метров сто, — мягко попросил Денис
Михайлович, оборачиваясь к нему. — На неделю потом тебя от дежурств освобожу,
за вредность. Нам что — две минуты проехать, а им в этих скафандрах полчаса
брести.
— Так крайний рубеж ведь, товарищ полковник, — ныл рулевой,
не решаясь сбавить скорость.
— Останавливай, — приказал Хантер. — Сами дальше пойдем. И
правда, высокий фон начинается.
Заскрипели колодки, качнулся подвешенный на раме фонарь, и
дрезина встала. Бригадир и старик, сидевшие на ее краю, свесив ноги вниз,
слезли на пути. Тяжелые защитные костюмы, изготовленные из просвинцованной
ткани, действительно выглядели как настоящие скафандры. Невообразимо дорогие и
редкие — на все метро таких вряд ли нашлось бы больше пары десятков — на
Севастопольской они почти никогда не использовались, дожидаясь своего часа. Эти
доспехи были способны поглотить жесточайшее излучение, но в них даже обычная
ходьба превращалась в трудновыполнимую задачу — по крайней мере, для Гомера.
Денис Михайлович оставил дрезину позади и еще несколько
минут шагал вместе с ними, перебрасываясь с Хантером фразами — нарочно
оборванными и скомканными так, чтобы Гомер не смог развернуть и разобрать их.
— Где ты их возьмешь? — буркнул он бригадиру.
— Дадут. Никуда не денутся, — глядя прямо перед собой,
прогудел тот.
— Тебя давно никто не ждет. Ты для них мертв. Мертв,
понимаешь?
Хантер остановился на миг и негромко, словно обращаясь не к
командиру, а сам к себе, произнес:
— Если бы все было так просто.
— А дезертировать из Ордена — еще страшнее смерти! —
воскликнул Денис Михайлович.
Бригадир, не отвечая, взмахнул рукой, отдавая полковнику
честь и одновременно обрубая невидимый якорный канат. Денис Михайлович,
подчиняясь, остался на пирсе, а бригадир со стариком медленно, будто
преодолевая встречное течение, отошли от берега и отправились в свое большое
плавание по морям тьмы.
Отняв руку от виска, полковник дал рулевому сигнал заводить
мотор. Он чувствовал себя опустошенным: ему больше некому было выдвигать
ультиматумы, не было против кого сражаться. Военный комендант острова,
затерянного в одном из этих морей, он мог теперь надеяться лишь на то, что
маленькая экспедиция не сгинет в нем, а однажды вернется домой — с обратной
стороны, по-своему доказав, что Земля круглая.
Последний блокпост располагался в перегоне сразу за
Каховской и был почти безлюден. Сколько старик себя помнил, с востока на
севастопольцев не нападали ни разу.
Желтая черта словно не разбивала на условные отрезки
бесконечную бетонную кишку, а космическим лифтом соединяла две планеты,
удаленные друг от друга на сотни световых лет. За ней обитаемое земное пространство
незаметно сменялось мертвым лунным ландшафтом, и любое их сходство было
обманчивым. Сосредоточенно переставляя ноги в пудовых башмаках, слушая свое
натужное дыхание, загнанное в сложную систему гофров и фильтров, Гомер
представлял себя именно астронавтом, высадившимся на спутнике дальней звезды.
Это мальчишество он себе извинял: ему так проще было свыкнуться с тяжестью
скафандра — ее можно было объяснять высокой гравитацией, — и с тем, что на
километры вперед они будут единственными живыми существами.
Ни ученые, ни фантасты никогда не умели как следует
предсказывать будущее, думал старик. К две тысячи тридцать четвертому году
человек давно бы уже должен был стать властителем если и не половины галактики,
то хотя бы Солнечной системы. Гомеру это обещали еще в детстве. Но и фантасты,
и ученые исходили из того, что человечество рационально и последовательно. Как
будто оно не состояло из нескольких миллиардов ленивых, легкомысленных,
увлекающихся личностей, а было неким ульем, наделенным коллективным разумом и
единой волей. Как будто бы, принимаясь за освоение космоса, оно собиралось
заниматься им всерьез, а не бросить на полпути, наигравшись и переключившись на
электронику, а с электроники — на биотехнологии, ни в чем так и не достигнув
сколь-нибудь впечатляющих результатов. Кроме, пожалуй, ядерной физики.
И вот он, бескрылый астронавт, нежизнеспособный без своего
громоздкого скафандра, чужой на собственной планете, исследует и покоряет
перегоны от Каховской до Каширской. А о большем и ему и другим выжившим лучше
просто забыть. Звезд отсюда все равно не видно.
Странно: здесь, за желтой чертой, его тело стонало от
полуторакратной силы тяжести, но душа пребывала в невесомости. Сутки назад,
прощаясь с Еленой перед походом к Тульской, он еще рассчитывал вернуться. Но
когда Хантер назвал его имя, во второй раз подряд выбирая Гомера себе в
напарники, тот понял: смалодушничать не удастся. Он столько просил об
испытании, о просветлении, что наконец был услышан, и теперь пробовать
отвертеться было бы глупо и недостойно.
Он понял: делом всей жизни нельзя заниматься на полставки.
Нечего кокетничать с судьбой, обещая ей непременно всецело отдаться ему чуть
позже, в следующий раз… Другого раза может не случиться, и если он не решится
сейчас, ради чего ему потом быть? Окончить свои дни безвестным Николаем
Ивановичем, городским сумасшедшим, слюнявым старым сказочником с блуждающей
улыбкой?
