На Севастопольской ходило немало мрачных шуток о том, почему
соседняя Чертановская так называлась. Хотя мельницы электростанций были
разбросаны далеко в туннелях между двумя станциями, никто и не помышлял о том,
чтобы для удобства занять и освоить пустующую Чертановскую, как была
присоединена до этого смежная Каховская. Инженерные группы, под прикрытием
подбиравшиеся к ней для установки и осмотра дальних генераторов, не решались
приближаться к платформе ближе чем на сто метров. Выходя в такой поход, почти все,
кроме самых отъявленных безбожников, украдкой крестились, а некоторые на всякий
случай даже прощались с семьями.
Станция была нехорошая, и это чувствовал каждый, кто
подходил к ней хотя бы на полкилометра. Тяжелые ударные отряды, которые
севастопольцы по незнанию направляли раньше на Чертановскую, еще надеясь
расширить свою территорию, возвращались потрепанными, ополовиненными, но чаще
не возвращались вовсе. Бывалые бойцы, перепуганные до икоты, до стекающих по
подбородку слюней, были не в силах справиться с ознобом, даже сидя так близко к
костру, что начинала тлеть одежда. Они с трудом вспоминали то, что пришлось
пережить, и никогда их воспоминания не были похожи друг на друга.
Считалось, что где-то за Чертановской боковые ответвления от
основных туннелей ныряли вниз, вплетаясь в грандиозный лабиринт природных
пещер, по слухам, кишевших всяческой нечистью. Это место на станции условно
называли «Вратами» — условно, потому что никто из живых обитателей
Севастопольской его никогда не видел. Правда, известен был случай, когда еще на
заре освоения линии сами Врата вроде бы обнаружила большая разведгруппа,
преодолевшая Чертановскую. Группа несла с собой передатчик — что-то наподобие
проводного телефона. По этому телефону связист и сообщил на Севастопольскую,
что разведчики стоят на входе в уходящий почти вертикально вниз неширокий
коридор. Больше он ничего передать не успел, но еще несколько минут, пока не
порвался кабель, сгрудившееся вокруг переговорного устройства командование
Севастопольской слушало, как один за другим обрываются истошные, полные ужаса и
нечеловеческой боли вопли бойцов разведгруппы. Стрелять никто из них даже не
пытался, словно каждому из погибающих было ясно, что обычное оружие не в
состоянии защитить их. Последним замолк командир группы, наемник-головорез с
Китай-города, собиравший коллекцию мизинцев своих врагов. Он, видимо, находился
на некотором расстоянии от уроненной радистом трубки, поэтому разобрать, что он
говорил, было непросто; но, вслушавшись в его предсмертные всхлипывания, начальник
станции узнал молитву — из простых, наивных, которым верующие родители учат
маленьких детей.
После этого случая все попытки пробиться за Чертановскую
были оставлены; собирались даже покинуть Севастопольскую и отходить к Ганзе.
Однако проклятая станция, похоже, была тем самым пограничным столбом, который
отмерял в метро пределы человеческих владений. Проникавшие за него создания
порядком досаждали обитателям Севастопольской, но их хотя бы было можно убить,
и при грамотно организованной обороне эти нападения отражались относительно
легко и почти бескровно — покуда хватало боеприпасов.
Изредка к блокпостам подползали такие чудища, остановить
которых удавалось только при помощи разрывных пуль и ловушек с высоковольтными
разрядами. Но чаще дозорным все же приходилось иметь дело с тварями не столь
пугающими, хотя и крайне опасными. Звали их здесь как-то по-гоголевски домашне:
упырями.
— Вон еще один! Сверху, в третьей трубе!
Прожектор, сорвавшийся с потолочного крепления, дерганно,
как висельник, болтался на одном проводе, поливая жестким белым светом
пространство перед блокпостом, — то выхватывал притаившиеся в тенях скрюченные
фигуры крадущихся мутантов, то снова прятал их во мраке, то заглядывал, слепя,
в глаза дозорным. Вокруг гуляли, сжимаясь и тут же пружиня, перекашиваясь,
кривляясь, неверные тени: люди отбрасывали звериные, чудовища — человеческие.
Блокпост был очень удобно расположен. Туннели в этом месте
сходились — незадолго до последней войны Метрострой затеял реконструкцию,
которая так и не была доведена до конца. На этом узле севастопольцы соорудили
настоящую маленькую крепость: две пулеметные точки, полутораметровой толщины
укрытия из мешков с песком, ежи и шлагбаумы на рельсах, электрические ловушки
на ближних подходах и тщательно продуманная система сигнализации. Но когда
мутанты шли такой волной, как в тот день, казалось — еще немного, и оборона
рухнет.
Пулеметчик что-то нудно бубнил, пуская носом кровавые пузыри
и удивленно разглядывая свои мокрые багровые ладони. Воздух вокруг его
заклинившего «Печенега» подрагивал от жара. Потом, всхрапнув, стрелок доверчиво
уткнулся лицом в плечо своего соседа, могучего бойца в закрытом титановом
шлеме, и притих. Через секунду впереди раздался душераздирающий визг: упырь
атаковал.
Боец в шлеме приподнялся над бруствером, отодвинув
навалившегося на него окровавленного пулеметчика, вскинул автомат и дал долгую
очередь. Мерзкая жилистая бестия, обтянутая матово-серой кожей, уже метнулась
вперед, расправив узловатые передние лапы и планируя сверху вниз на
натянувшихся кожных складках. Двигались упыри с совершенно невообразимой
скоростью, не оставляя замешкавшимся ни малейших шансов, поэтому дежурство в
этом дозоре несли только самые ловкие и умелые.
Свинцовый хлыст перебил визг, но по инерции уже мертвый
упырь продолжил падение: стокилограммовая туша глухо ударила в бруствер, выбив
из мешков с песком облако пыли.
— Вроде все…
Казавшийся бесконечным поток тварей, всего пару минут назад
хлеставший из подвешенных под потолком огромных спиленных труб, и в самом деле,
иссяк. Дозорные стали осторожно выбираться из-за укреплений.
— Носилки сюда! Доктора! На станцию его срочно!
Убивший последнего упыря здоровяк прикрепил к стволу
автомата штык-нож и неторопливо пустился в обход раскиданных по зоне огня
убитых и раненых созданий, придавливая зубастую пасть каждой из них сапогом и
нанося короткий, выверенный удар штыком в глаз. Потом устало прислонился спиной
к мешкам, отвернулся лицом к туннелям, поднял, наконец, забрало шлема и
приложился к фляге.
Подкрепление со стороны станции подоспело, когда все уже
было решено. Добрался, трудно дыша и проклиная свои болячки, и командир
периметра в расстегнутом солдатском бушлате.
— Ну, вот где я ему тройку достану? От сердца оторву?
— О чем вы, Денис Михайлович? — чуть не заглядывая командиру
в рот, спросил один из дозорных.
— Истомин требует срочно отправить тройку разведчиков к
Серпуховской. Беспокоится за караван. А откуда я ему еще тройку возьму? И вот ведь
именно сейчас…
— О караване так ничего и не слышно? — не оборачиваясь,
поинтересовался утолявший жажду.
