Наконец у заросшей вентиляционной шахты, под которой на
шпалах валялся уродливый двухголовый скелет, бригадир швырнул тесак на пол. Они
застряли в паутине точно как тараканы, и даже если существо, которое выткало
эти сети, давно подохло само и не придет за ними, они все равно очень скоро
погибнут — от излучения.
В те считанные мгновенья, пока Хантер принимал решение,
старик вспомнил еще кое-что, некогда слышанное об этом туннеле. Опустившись на
одно колено, он выбил из запасного рожка несколько патронов, выкрутил пули,
помогая себе перочинным ножом, и вытряхнул порох в ладонь.
Хантеру объяснения не требовались. Через несколько минут,
вернувшись в начало межлинейника, они насыпали на ватном настиле серую крупяную
горку и поднесли к ней зажигалку.
Порох фыркнул, задымил, и вдруг произошло невероятное: пламя
от него разлилось сразу во все стороны, забираясь на стены, доставая до
далекого потолка, захватывая все пространство туннеля. Выжирая паутину, оно
рванулось вглубь. Ревущее, полыхающее кольцо, озаряя закопченные тюбинги и
оставляя после себя лишь свисающие с потолка редкие горелые лохмотья,
неукротимо двигалось вперед. Быстро сжимаясь, огненный обруч уходил к
Коломенской, гигантским поршнем засасывая воздух. Потом туннель вильнул, и
пламя скрылось за поворотом, волоча за собой мантию багряных сполохов.
И уже совсем далеко сквозь ровное гудение огня вроде бы
прорезался нечеловеческий, отчаянный вопль пополам с хриплым шипением… Хотя
загипнотизированному этим зрелищем Гомеру он вполне мог и причудиться.
Хантер кинул тесак обратно в свой рюкзак, взамен нашарив в
нем новые, нераспечатанные банки для противогаза.
— На обратную дорогу берег, — он сменил свой фильтр и
передал вторую банку старику. — Из-за пожара тут грязно, как после бомбежки.
Старик кивнул. Пламя взметнуло вверх, взбаламутило
радиоактивные частицы, годами оседавшие на паутине, въедавшиеся в ее нити.
Черный вакуум туннеля сейчас был на самом деле весь наполнен смертоносными
молекулами. Повиснув в пустоте миллиардами крошечных подводных мин, они
перекрыли им фарватер. Миновать их было невозможно.
Пришлось идти напролом.
* * *
— Видел бы тебя сейчас твой папа, — глумливо пожурил ее
толстяк.
Саша сидела точно напротив отцовского тела, опрокинутого
ничком, лицом в кровь. Обе бретельки комбинезона уже были сдернуты с ее плеч,
открывая застиранную майку с изображением какого-то веселого зверька.
Похититель не позволял ей видеть своего лица, опаляя ее глаза ярким лучом
каждый раз, когда она пробовала поднять их. Тряпку из ее рта он вытащил, но
Саша все равно не собиралась просить его ни о чем.
— На мать не похожа, к сожалению. А я так надеялся…
Слоновьи ноги в высоких резиновых ботфортах, уже изгвазданных
в красном, снова пустились в обход колонны, у которой сидела Саша. Теперь его
голос раздавался у нее из-за спины.
— Твой папаша, наверное, думал, что со временем все
забудется. Но у некоторых преступлений не бывает срока давности… У клеветы. У
измены.
Его тучный силуэт выплыл из мрака с другой стороны. Он
застыл над телом Сашиного отца, попирая его сапогом, обильно харкнул.
— Жаль, что старик откинулся без моей помощи, — толстяк
пробежался лучом по унылой, безликой станции, заваленной грудами никчемного
барахла, остановился на бесколесом велосипеде. — А у вас тут уютненько. Думаю,
если бы не ты, папаша предпочел бы повеситься.
Пока фонарь отвлекся от нее, Саша попыталась отползти в
сторону, но уже через секунду луч вновь выловил ее из темноты.
— И я его понимаю, — в один прыжок похититель оказался
рядом. — Девочка получилась что надо. Жаль только, что не похожа на маму. Он,
думаю, тоже расстраивался. Ну, да ничего, — мыском ботфорта он завалил ее на
бок. — Не зря же я сюда добирался через все метро.
Саша дернулась и замотала головой.
— Видишь, как все непредсказуемо, Петя, — он опять обратился
к Сашиному отцу. — Было время, когда ты отдавал любовных конкурентов под
трибунал. И спасибо, что не казнил, а просто изгонял пожизненно. А жизнь
длинная, и обстоятельства меняются. Причем не всегда в твою пользу. Я вернулся,
пусть у меня и ушло на это на десять лет больше, чем я планировал.
— Возвращения никогда не бывают случайными, — шепотом
повторила Саша за отцом.
— Золотые слова, — издевательски оценил толстяк. — Эй, кто
там?!
В противоположном конце платформы зашуршало и упало что-то
увесистое, потом будто бы послышалось шипение, крадущиеся шаги крупного зверя…
Вновь воцарившаяся тишина была фальшивой, рваной, и Саша, точно так же, как и
ее похититель, чувствовала: из туннеля на них надвигается нечто…
Толстяк клацнул затвором, опустился на одно колено рядом с
девушкой, прижал к плечу приклад и обвел трясущимся пятном света близлежащие
колонны. Слышать, как оживают десятилетиями пустовавшие южные перегоны, было не
менее жутко, чем застать пробуждение мраморных статуй на какой-нибудь из
центральных станций.
…В уже уходящем в сторону луче мелькнула смазанная тень,
точно не человеческая — ни по очертаниям, ни по проворству… Но когда свет опять
упал на место, где только что находилось загадочное создание, того уже и след
простыл. Минуту спустя панически мечущийся луч затралил его снова — всего шагах
в двадцати от них.
— Медведь?! — недоверчиво прошептал толстяк, спуская курок.
Пули накинулись на колонны, стали клевать стены, но зверь
будто развоплотился, и ни один выстрел не достиг цели. А потом толстяк вдруг
прекратил бессмысленную пальбу, выронил из рук автомат и прижал их к животу.
Его фонарь откатился в сторону, отбрасывая пластающийся по полу световой конус
и снизу озаряя его грузную сгорбленную фигуру.
Из сумрака неспешно выступил человек — на удивление мягко,
почти бесшумно ступая тяжелыми башмаками. В слишком свободном даже для такого
великана защитном костюме его действительно можно было принять за медведя.
Противогаза на нем не было; исполосованная шрамами обритая голова напоминала
выжженный пустырь. Часть его лица — мужественного, грубовато и резковато
очерченного — была скорее красива, но казалась омертвевшей, и при взгляде на
нее Саша не смогла перебороть озноб. Другая же половина была откровенно
чудовищной: сложное сплетение шрамов превращало его в полумаску сказочного
урода, совершенного в своей безобразности. Но все же, если бы не глаза, его
внешность была скорее отталкивающей, чем пугающей. Рыскающий, полубезумный
взгляд оживлял обездвиженное лицо. Оживлял, но не одушевлял его.
