Саше хотелось думать, что эти двое подобрали ее не случайно,
что они были посланы на станцию именно за ней, но она знала, что это не так. Ей
трудно было определить, зачем они взяли ее с собой — для развлечения, из
жалости или чтобы что-то друг другу доказать. В немногих словах, как кость
брошенных ей стариком, вроде бы сквозило сочувствие, но он все делал с оглядкой
на своего спутника, придерживал язык и будто боялся, что его уличат в
человечности.
Второй же после того, как разрешил девушке идти с ними до
ближайшей обитаемой станции, больше вообще не смотрел в ее сторону. Нарочно
замешкавшись, Саша пропустила его чуть вперед, чтобы беспрепятственно изучить
хотя бы со спины. Он явно ощутил ее взгляд — сразу же напрягся, дернул головой
— но не обернулся, то ли снисходя к девичьему любопытству, то ли не желая
показывать, что обращает на нее внимание.
Могучее сложение и звериные повадки обритого, которые
заставили толстяка спутать его с медведем, выдавали в нем воина и одиночку.
Дело было не только в его росте или в аршинных плечах. От него исходила сила, и
она была бы столь же осязаема, будь он худым и невысоким. Такой человек сумеет
заставить подчиниться почти любого, а ослушавшегося уничтожит без колебаний.
И задолго до того, как Саша окончательно совладала со своим
страхом перед этим человеком, до того, как стала пытаться разобраться в нем и в
себе, незнакомый еще голос только просыпающейся в ней женщины уверенно сказал
Саше: она тоже ему подчинится.
* * *
Дрезина шла вперед на удивление споро. Сопротивления рычагов
Гомер почти не ощущал: весь вес брал на себя бригадир. Старик, стоявший по их
другую сторону, для порядка тоже поднимал и опускал руки, но сил у него эта
работа совсем не отнимала.
Приземистый метромост многоножкой переползал вброд темную
густую реку. Бетонное мясо слезало с его железных костей, лапы подкашивались,
один из двух хребтов просел и обвалился. Утилитарный, типовой и недолговечный,
как и окружавшие его новостройки, как вся штампованная окраинная Москва, он был
начисто лишен какого бы то ни было изящества. Но, катясь по нему и восхищенно
озираясь по сторонам, Гомер вспоминал о расходящихся волшебных мостах
Петербурга, об ажурном черненом Крымском мосте.
За двадцать с лишним лет, прожитых в метро, старик лишь
трижды поднимался на поверхность, и каждый раз старался углядеть больше, чем
мог увидеть за свою короткую увольнительную. Оживить воспоминания, навести на
город мутнеющие с годами объективы глаз и пощелкать ржавеющим затвором
зрительной памяти, набраться впечатлений на будущее. Вдруг ему больше не
посчастливится очутиться наверху — на Коломенской, Речном вокзале или в Теплом
Стане. В этих чудесно красивых местах, к которым он, как и многие москвичи,
раньше относился с некоторой — несправедливой — брезгливостью.
Год от года его Москва старела, рассыпалась, выветривалась.
Гомеру хотелось погладить разлагающийся метромост так же, как девочка на
Коломенской в последний раз приласкала истекшего кровью мужчину. И мост, и
серые мысы заводских зданий, и осиротевшие ульи жилых домов. Налюбоваться на
них. Прикоснуться к ним, чтобы почувствовать, что он действительно находится
среди них, а не видит все это во сне. И чтобы на всякий случай попрощаться с
ними.
Видимость была скверная, серебристый лунный свет не мог
пробиться сквозь фильтр плотных облаков, и старику приходилось больше
угадывать, чем замечать. Ничего, ему было не привыкать подменять фантазиями
реальность.
Полностью отдавшись созерцанию, Гомер сейчас не думал ни о
чем другом, позабыв и о легендах, которые ему предстояло сложить, и о
таинственном дневнике, безотрывно тревожившем его воображение все последние
часы. Он вел себя точно ребенок на экскурсии: засматриваясь на размытые силуэты
высоток, вертел головой, что-то говорил себе вслух.
Другим проезд по мосту не доставлял никакого удовольствия.
Бригадир, занявший место лицом вперед, лишь изредка замирал и озирался на
долетавшие снизу шумы. В остальном все его внимание было приковано к той
далекой, не видной никому другому точке, где пути снова зарывались в землю.
Девчонка сидела за спиной у Хантера, зачем-то обеими руками вцепившись в
трофейный противогаз.
Было хорошо заметно: наверху ей не по себе. Пока отряд
двигался по туннелю, девушка казалась довольно высокой, но стоило им выйти
наружу, как она вся сжалась, словно втянулась в невидимую раковину, и даже
снятый с трупа брезентовый балахон, который был ей чудовищно велик, не делал ее
крупнее. К открывавшимся с моста красотам она была безразлична и смотрела все
больше в пол прямо перед собой.
Проехали сквозь развалины станции Технопарк, строившейся уже
перед самой войной — наспех, и распавшейся даже не от ударов, а просто от
времени, и наконец приблизились к туннелю.
В бледной ночной тьме вход в него чернел тьмой абсолютной.
Теперь скафандр был для Гомера настоящими латами, а сам он — средневековым
рыцарем, въезжающим в сказочную пещеру, в обиталище дракона. Шум ночного города
остался у порога его логова, там же, где Хантер приказал бросить дрезину.
Теперь слышен был только робкий шорох шагов троих путников и их скупые слова,
раздробленные запинающимся о тюбинги эхом. Но в звучании этого туннеля было что-то
непривычное. Даже Гомер ясно ощущал замкнутость пространства, будто они через
горлышко вошли в стеклянную бутылку.
— Там закрыто, — подтвердил его опасения Хантер.
Луч его фонаря первым нащупал дно: впереди глухой стеной
маячил запертый гермозатвор. Обрывающиеся у ворот рельсы чуть поблескивали, из
массивных петель бурыми клочьями торчала смазка. Тут же были свалены старые
доски, наломанные сухие ветки, головешки, будто кто-то недавно жег здесь
костер. Ворота явно использовались, но, видимо, только на выход — ни звонков,
ни каких-либо других устройств оповещения по эту их сторону не было.
Бригадир оглянулся на девчонку.
— Тут всегда так?
— Они иногда выходят. Приезжают к нам на тот берег.
Торговать. Я думала, сегодня…
Она словно пыталась оправдаться. Знала, что доступа нет, но
скрывала?
Хантер замолотил в ворота рукоятью своего мачете, будто в
огромный железный гонг. Но сталь была слишком толста, и вместо звонкого гула
отзывалась лишь вялым позвякиванием. Вряд ли оно было различимо за стеной, даже
окажись там кто живой.
Чуда не произошло. Ответа не последовало.
* * *
Саша вопреки здравому смыслу надеялась, что эти люди смогут
отпереть ворота. Боялась предупредить их, что вход в большое метро закрыт —
вдруг они решат идти другим путем, а ее бросят там же, где нашли?
