Саша попятилась и зажмурилась, в третий раз за несколько
часов готовясь увидеть смерть. Что-то тихонько чирикнуло и стихло. Последний
приказ никак не звучал; ждать становилось невмоготу, и девушка приоткрыла один
глаз.
Мотор все так же дымил, сизые клубы плыли сквозь белый
поток, исходящий из прожектора и отчего-то направленный в потолок. Сейчас,
когда луч больше не забивал Саше зрачки, она видела тех, кто находился на
дрезине.
Все они распотрошенными куклами валялись на машине или на
рельсах рядом с ней. Безвольно свисающие руки, неестественно вывернутые шеи,
переломленные тела.
Саша обернулась назад. За спиной у нее стоял обритый,
опустив пистолет и внимательно изучая мотодрезину, превращенную в разделочную
доску. Вскинул ствол и спустил курок еще раз.
— Теперь все, — удовлетворенно прогудел он. — Снимайте с них
форму и противогазы.
— Зачем? — старика перекосило.
— Переодеваемся. Поедем через Автозаводскую на их дрезине.
Саша застыла, ошеломленно глядя на убийцу; испуг боролся в
ней с восхищением, омерзение мешалось с благодарностью. Он только что с
легкостью умертвил сразу троих, нарушая главную из отцовских заповедей. Но
сделал это, чтобы сохранить жизнь ей — ну и старику. Случайно ли он спасает ее
второй раз подряд? Не путает ли она суровость с жестокостью?
Одно она знала точно: бесстрашие этого человека заставляет
забыть о его уродстве.
Обритый первым подошел к дрезине и принялся сдирать
резиновые скальпы с поверженных врагов. И вдруг с глухим ревом отшатнулся от
мотодрезины, попятился назад, словно увидел самого дьявола, выставив перед
собой обе руки, повторяя одно и то же…
— Черный!
Глава 9
Воздух
Страх и ужас — совсем не одно и то же. Страх подхлестывает,
заставляет действовать, изобретать. Ужас парализует тело, останавливает мысли,
лишает людей человеческого. Гомер достаточно повидал на своем веку, чтобы знать
разницу между ними.
Его бригадир, не наделенный способностью испытывать страх,
неожиданно оказался подвластным ужасу. Но то, что привело Хантера в такое
состояние, удивило старика еще сильнее.
Труп, с которого тот успел снять противогаз, выглядел
необычно. Под черной резиной обнаружилась темная, лоснящаяся кожа, вывернутые
губы, приплюснутый широкий нос. Негров Гомер не видел с тех пор, как перестал
работать телевизор с музыкальными каналами — двадцать с лишним лет назад, но
узнать в убитом человека другой расы не составляло труда. Курьез, определенно.
Но что тут пугающего?
Впрочем, бригадир уже взял себя в руки, странный приступ не
продолжался и минуты. Он осветил плосконосое лицо, прорычал что-то невнятно и
принялся грубо раздевать непослушное тело, причем Гомер отдал бы голову на
отсечение, что слышит хруст ломающихся пальцев.
— Издеваются… Еще раз напомнить, да?.. А это —
по-человечески?.. Такая кара… — хрипел он еле слышно.
Перепутал с кем-нибудь? Калечит мертвого в отместку за
минутное унижение или все же сводит давние и куда более серьезные счеты? Старик
украдкой поглядывал на бригадира, сквозь отвращение обдирая другой труп —
совершенно обыкновенный.
Девчонка в мародерстве не участвовала, а Хантер ее не
принуждал. Она отошла, присела на рельсы и скрыла лицо в ладонях. Гомеру
почудилось, что она плачет.
Трупы Хантер выволок за ворота и свалил в кучу. Не пройдет и
суток, как от них ничего не останется. Днем власть над городом переходит к
таким созданиям, что грозные ночные хищники забиваются глубоко в норы,
безропотно дожидаясь своего часа.
На темной униформе чужая кровь была не видна, но высохла она
не сразу. Холодно липла к животу, к груди, будто хотела вернуться в живое тело,
причиняя мерзкий зуд и коже, и рассудку. Гомер спрашивал себя, так ли уж
необходим был этот маскарад, и утешался только тем, что он поможет им избежать
новых жертв на Автозаводской. Если расчет Хантера окажется верен, их беспрепятственно
пропустят мимо, приняв за своих… Но если нет? Да и стремится ли он к тому,
чтобы сократить число лишних смертей на своем пути?
Кровожадность бригадира не только отталкивала, но и
интриговала Гомера. Самооборона не оправдывала и трети всех совершенных им
убийств, но дело тут было в чем-то большем, чем заурядный садизм. Главное же,
чем терзался старик — не для того ли, чтобы просто удовлетворить свою тягу,
Хантер направлялся на Тульскую?
Пусть несчастные, попавшие в западню на этой станции, не могли
найти средства против загадочной лихорадки. Это ведь не значило, что его не
существует в принципе! В подземном мире оставались еще места, где продолжала
тлеть научная мысль, где проводились исследования, разрабатывались новые
лекарства, изготавливались сыворотки. К примеру, Полис — слияние четырех
артерий, сердце метро, последнее подобие настоящего города, раскинувшийся в
переходах между Арбатской, Боровицкой, Александровским садом и Библиотекой
имени Ленина, где обосновались выжившие врачи и ученые. Или огромный бункер
близ Таганской, тайный наукоград в собственности Ганзы…
Кроме того, Тульская могла быть не первой станцией, где
разразилась эпидемия. Вдруг кому-то уже удавалось победить ее? «Разве можно с
такой легкостью отказываться от надежды на спасение», — спрашивал себя Гомер.
Конечно, у старика, теперь носящего часовую мину болезни в собственном теле,
был свой корыстный интерес. Разумом Гомер почти смирился со скорой смертью, но
его инстинкты бунтовали и требовали искать выход. Если он найдет способ спасти
Тульскую — убережет родную станцию и спасется сам…
Но Хантер просто не верил в лекарство от болезни. Лишь
единожды перебросившись парой слов с дозором на Тульской, он приговорил всех ее
обитателей к смерти и сам тут же взялся привести приговор в исполнение. Ввел в
заблуждение командование Севастопольской байками о кочевниках, навязал ему свое
решение и сейчас неумолимо приближался к тому, чтобы воплотить его, предав
Тульскую огню.
Или он знал о происходящем на станции нечто такое, что вновь
переворачивало все с ног на голову? Нечто неизвестное ни Гомеру, ни тому, кто
оставил на Нахимовском свой дневник…
Покончив с трупами, бригадир сорвал с ремня флягу и высосал
остатки содержимого. Что же в ней было? Спирт? Использовал ли он свое пойло как
приправу или хотел отбить послевкусие? Смаковал момент или пытался забыться, а
может, надеялся заглушить спиртом что-то в себе?
