— Так. Так… — бригадир отпустил его. — Да. Эпидемия. Боишься
заразиться?
— Береженого бог бережет, — осторожно ответил Гомер.
— Ну да. Ничего… Я близко не подходил, сквозняк был в их
сторону… Не должен.
— Зачем эта история про бандитов? Что собираешься делать? —
расхрабрился старик.
— Сначала на Добрынинскую, договориться. Потом зачистить
Тульскую. Нужны огнеметы. Иначе никак…
— Заживо сжечь всех на станции? А наших? — Старик еще
продолжал надеяться, что слова об огнеметчиках, брошенные бригадиром, были
таким же обманным маневром, как и все прочее, что тот говорил начальству
Севастопольской.
— Почему заживо… Трупы. Нет выхода. Всех зараженных, всех
контактеров. Весь воздух. Я слышал об этой болезни… — Хантер закрыл глаза,
облизнул растрескавшиеся губы. — Лекарства нет. Пару лет назад была вспышка…
Две тысячи трупов.
— Но ведь она остановилась?..
— Блокада. Огнеметы. — Бригадир повернул к старику свое
обезображенное лицо. — Нет другого средства. Если вырвется… Хоть один человек.
Всем конец. Да, врал про бандитов. Иначе Истомин не разрешил бы перебить всех.
Слишком мягкий. А я приведу тех, кто не задает вопросов.
— А вдруг есть люди, у которых иммунитет? — робко начал
Гомер. — Вдруг там есть здоровые? Я… Ты говорил… Вдруг их еще можно спасти?
— Не бывает иммунитета. Все контактеры заражаются. Там нет
здоровых людей, есть только более живучие, — отрезал бригадир. — Для них же
хуже. Дольше будут мучиться. Поверь… Это им нужно, чтобы я их… чтобы их прикончили.
— А вот тебе это зачем? — На всякий случай старик
отодвинулся подальше от койки.
Хантер устало смежил веки — и опять Гомер заметил, что тот
его глаз, что находился на изуродованной половине лица, не может полностью
закрыться. Ответа бригадир не давал так долго, что старик собрался уже бежать
за доктором.
Но потом, медленно и раздельно, словно отправленный
гипнотизером в бесконечно далекое прошлое за утерянными воспоминаниями, сквозь
стиснутые зубы тот произнес:
— Я должен. Защищать людей. Устранять любую опасность. Я
только для этого.
* * *
Нашел ли он нож? Понял ли, что это от нее? Вдруг не
разгадает или не увидит ли в нем обещание? Она летела по коридору, отгоняя
досаждавшие ей мысли, не зная еще, что она сейчас ему скажет… Как жаль, что он
пришел в сознание раньше, чем она оказалась у его постели!
Саша застала почти весь разговор — замерев на пороге и
отпрянув, когда речь зашла об убийствах. Конечно, расшифровать все она не
могла, но ей это было и ни к чему. Самое важное она уже услышала. Больше ждать
было незачем, и Саша громко постучалась.
У старика, поднимавшегося ей навстречу, лицо было сведено
отчаянием. Гомер еле двигался, будто ему тоже достался обессиливающий укол и
фитиль в его зрачках кто-то вывернул. Саше он ответил безвольным кивком —
словно висельника дернули кверху за веревку.
Девушка присела на краешек нагретого табурета, прикусила
губу и задержала дыхание, прежде чем ступить в новый неизведанный туннель.
— Тебе понравился мой нож?
— Нож? — Обритый осмотрелся, наткнулся на черный клинок и,
не прикасаясь к нему, настороженно уставился на Сашу. — Это еще что такое?
— Это тебе. — Ей будто в лицо поддали паром. — Твой
сломался. Когда ты… Спасибо…
— Странный подарок. Ни от кого не принял бы такой, — после
тяжелого молчания промолвил он.
В его словах ей почудился полунамек, многозначительная
недоговоренность, и она, принимая игру, но не зная всех ее правил, стала
подбирать слова на ощупь. Выходило неуклюже, неверно, но ее язык вообще плохо
подходил для того, чтобы описывать то, что творилось у Саши внутри.
— Ты тоже чувствуешь, что у меня есть кусок тебя? Тот кусок,
который из тебя вырвали… Который ты искал? Что я могу тебе его отдать?
— Что ты несешь? — Он плеснул в нее ледяной водой.
— Нет, ты чувствуешь это, — ежась, настаивала Саша. — Что со
мной ты станешь целым. Что я могу быть с тобой и что я должна. Иначе зачем ты
взял меня с собой?
— Уступил напарнику. — Его голос был бесцветен и пуст.
— Почему защитил от людей на дрезине?
— Я убил бы их в любом случае.
— Зачем тогда ты спас меня от той твари на станции?!
— Надо было уничтожить их всех.
— Лучше бы она меня сожрала!
— Ты недовольна, что осталась в живых? — непонимающе
переспросил он. — Так поднимись наверх по эскалатору, там таких еще много.
— Я… Ты хочешь, чтобы я…
— Я ничего от тебя не хочу.
— Я помогу тебе остановиться!
— Ты цепляешься за меня.
— Ты не чувствуешь, что.
— Я ничего не чувствую. — На вкус его слова отдавали ржавой
водой.
Даже страшная клешня белесого чудовища не смогла достать ее
так глубоко. Саша вскочила, раненая, метнулась вон из палаты. По счастью, ее
комната была пуста. Она забилась в угол, свернулась в клубок. Поискала в
кармане зеркало — хотела вышвырнуть его прочь, — но не нашла; кажется, выронила
у постели обритого.
Когда слезы подсохли, она уже знала, что ей делать. Сборы не
заняли у нее много времени. Старик простит ей, что она украла его автомат, —
он, наверное, простит ей что угодно. Брезентовый защитный костюм, отчищенный и
обеззараженный, ждал ее в подсобке, безвольно свисая с крюка. Словно какой-то
колдун выпотрошил и проклял убитого толстяка, заставив его и после смерти везде
следовать за Сашей и исполнять ее волю.
Она влезла в него, вывалилась в коридор, прокатилась по
переходу и поднялась на платформу. Где-то по пути ее лизнул ручеек волшебной
музыки, источник которой она так и не обнаружила в прошлый раз. Не нашлось на
поиски лишних минут и сейчас. Приостановившись лишь на мгновенье, Саша
преодолела искушение и двинулась дальше к цели своего похода.
Днем на посту у эскалатора дежурил только один дозорный: в
светлое время суток создания с поверхности никогда не тревожили станцию.
