В нем была какая-то легкость, незлобивая смешливость. Будто
мальчишка, фехтующий прутиком, он наносил легкие небольные уколы, на которые не
получалось толком злиться, кажется, даже у старика. А свои намеки он
преподносил Саше так деланно, так забавно, что она и не думала принимать их всерьез…
А что плохого в том, что она ему нравится?
И потом, в его музыку она влюбилась задолго до того, как
познакомилась с ним самим. А соблазн взять с собой в дорогу это волшебство был
слишком велик.
* * *
Все дело в музыке, не иначе. Чертов юнец словно гаммельнский
крысолов подманивал невинные души своей холеной флейтой и использовал свой дар,
чтобы портить всех девок, до которых мог дотянуться. Вот он пробовал добраться
и до Александры, а Гомер даже не знал, что с этим делать!
Проглатывать его дерзкие шутки старику стоило большого
труда, и очень скоро они встали ему поперек горла. Раздражало Гомера и то, как
быстро Леонид сумел договориться с непреклонным ганзейским начальством, чтобы
всей троице позволили пройти по Кольцу перегон до Добрынинской — и это без
документов! В хоромы к начальнику станции, лысому пожилому щеголю с тараканьими
усами, музыкант входил с футляром, полным патронов, а вышел улыбаясь и налегке.
Гомер был вынужден признать, что его дипломатические
способности им оказались кстати: мотодрезина, на которой они прибыли на
Павелецкую, пропала из отстойника одновременно с исчезновением Хантера, а путь
в обход мог занять и неделю.
Но больше всего старика насторожила та легкость, с которой
фигляр сорвался с хлебной станции и распрощался со всеми сбережениями, только
чтобы отправиться в туннели за его Сашей.
В ином случае такая легкость говорила бы о влюбленности, но
здесь старику виделась сплошная несерьезность намерений и привычка к скорым
победам.
Да, мало-помалу Гомер превращался в ворчливую дуэнью… Но у
него были основания для бдительности и повод для ревности. Единственное, чего
ему сейчас не хватало, — чтобы его чудом обретенная вновь муза сбежала с
бродячим музыкантом! С совершенно лишним, надо сказать, героем, для которого в
его романе не было заготовлено места, а он приволок собственный табурет и
по-хамски уселся ровно посередине.
— Неужели на всей Земле совсем никого не осталось?
Их троица уже шагала к Добрынинской в сопровождении трех
караульных: правильно распорядившись патронами, можно было сделать явью самые
смелые грезы.
Девчонка, только что взахлеб рассказывавшая о своем походе
на поверхность, осеклась и погрустнела. Гомер переглянулся с музыкантом: кто
первым бросится ее утешать?
— Есть ли жизнь за МКАДом? — хмыкнул старик. — Новое
поколение тоже задается этим вопросом?
— Конечно, есть, — уверенно заявил Леонид. — Дело не в том,
что больше никто не выжил, просто связи нет!
— Ну я вот, например, слышал, что где-то за Таганской есть
тайный ход, который выводит в один любопытный туннель, — начал старик. —
Обычный вроде бы туннель, шесть метров в диаметре, только без рельсов. Залегает
глубоко, метрах на сорока или даже пятидесяти. Уходит далеко на восток…
— Это не тот ли туннель, который ведет к уральским бункерам?
— перебил его Леонид. — И это история про человека, который случайно забрел в
него, потом вернулся с запасом еды и…
— Шел неделю с короткими привалами, потом у него стала
заканчиваться провизия, и ему пришлось повернуть обратно. Туннелю не было еще
видно ни конца, ни края, — скомканно, сбившись с былинной интонации, закончил
Гомер. — Да, по слухам, к уральским бункерам. Где еще может оставаться кто-то
живой.
— Это вряд ли, — зевнул музыкант.
— Еще знакомый в Полисе рассказывал как-то о том, что один
из местных радистов наладил связь с экипажем танка, который успели задраить и
уйти в такую глушь, что никому даже и в голову не пришло ее бомбить… —
демонстративно обращаясь к Саше, продолжил старик.
— Ну да, — покивал Леонид. — Тоже известная история. Когда у
них кончилась соляра, они вкопали танк в землю на холме, а вокруг него
выстроили целый хутор. И еще несколько лет по вечерам разговаривали по радио с
Полисом.
— Пока приемник не сломался, — раздраженно досказал Гомер.
— Ну, а про подводную лодку? — потянулся его соперник. — Про
атомную лодку, которая была в дальнем походе и, когда начался обмен ударами,
просто не успела выйти на боевые позиции. А когда всплыла, все уже давно было
кончено. И тогда экипаж поставил ее на вечный прикол неподалеку от
Владивостока…
— И от ее реактора до сих пор питается целый поселок, —
встрял старик. — Полгода назад я встречал человека, который утверждал, что он —
первый помощник капитана этой лодки. Говорил, что всю страну пересек на
велосипеде и добрался-таки до Москвы. Три года ехал.
— Прямо лично с ним разговаривали? — вежливо удивился
Леонид.
— Лично, — огрызнулся Гомер.
Легенды всегда были его коньком, и он просто не мог
позволить молодому нахалу заткнуть себя за пояс. Оставалась у него в запасе и
еще одна история, сокровенная. Он-то намеревался рассказать ее совсем по
другому случаю, а не тратить попусту в никчемном споре… Но, глядя, как Саша
смеется очередной шутке этого пройдохи, решился-таки.
— А про Полярные Зори не слышали?
— Какие зори? — обернулся к нему музыкант.
— Ну как же? — сдержанно улыбнулся старик. — Крайний Север,
Кольский полуостров, город Полярные Зори. Богом забытое место. До Москвы тысячи
полторы километров, до Петербурга — не меньше тысячи. Поблизости разве что
Мурманск с его морскими базами, но и до него прилично.
— Словом, глухомань, — подбодрил его Леонид.
— Вдалеке от крупных городов, от секретных заводов и военных
баз. Вдалеке от всех основных целей. Те города, которые наша противоракетная
оборона защитить не могла, были стерты в пыль и пепел. Те, над которыми был
щит, где успели сработать перехватчики, — старик посмотрел вверх, — сами знаете.
Но были ведь и места, по которым никто не целился… Потому что угрозы они
никакой собой не представляли. Полярные Зори, например.
— До них и сейчас-то дела никому нет, — отозвался музыкант.
