Но в последние сутки ему полегчало. Тошнота отступила, и
чахоточный кашель, заставлявший его застирывать окровавленный респиратор, чуть
ослаб. Может, организм сам справился с недугом? А может, и не было вообще
никакого заражения? А? Просто он слишком мнителен; всегда знал это за собой, и
все равно так перепугался…
Перегон за Серпуховской — темный, глухой — пользовался
дурной славой. Насколько было известно Гомеру, до самого Полиса они не должны
были встретить ни одной души, но вот промежуточный полустанок между обитаемой
Серпуховской и жилой Боровицкой мог удивить странников. О Полянке в метро
ходило немало легенд; если им верить, эта станция редко покушалась на жизни
проходящих мимо, зато могла повредить их рассудок.
Старику случалось бывать здесь несколько раз, но ни с чем
особенным он не сталкивался. Легенды давали объяснения и этому, Гомер знал их
все. И теперь он изо всех сил надеялся, что станция и на сей раз останется
такой же мертвой и заброшенной, как в лучшие времена.
Метров за сто до Полянки ему стало не по себе. С первыми же
далекими отблесками белого электрического света на мраморе стен, с первыми же
эхом переломленными звуками, долетавшими сюда со станции, старик заподозрил
неладное. Он отчетливо слышал человеческие голоса… А этого никак не могло быть.
Хуже того — Хантер, за сотни шагов неведомо как ощущавший присутствие любых
живых существ, сейчас оставался совершенно глух и равнодушен.
На обеспокоенные взгляды он старику не отвечал, полностью
погрузившись в себя, будто не видел того, что открывалось сейчас Гомеру…
Станция была обжита! Когда успели? Гомер прежде частенько задумывался, почему,
несмотря на всю тесноту, жители Полиса никогда не пытались освоить и
присоединить пустующую Полянку. Помешать этому могли только суеверия. Но
похоже, они одни уже были достаточно веской причиной, чтобы оставить странный
полустанок в покое.
Пока кто-то не сумел преодолеть страх перед ней и развернуть
здесь палаточный городок, провести освещение… Боже, до чего же расточительно
тут обращались с электричеством! Еще даже до того, как выбраться из туннеля на
платформу, старику пришлось прикрыть глаза ладонью, чтобы не ослепнуть: под
потолком станции сияли ярчайшие ртутные светильники.
Поразительно… Даже Полис не выглядел так чисто и
торжественно. На стенах не осталось ни следа пыли или копоти, и мраморные плиты
сверкали, а потолок казался выбеленным лишь вчера. Сквозь проемы арок Гомеру не
удалось углядеть ни единой палатки — еще не успели разместить? А может, сделают
здесь музей? С чудаков, которые правят Полисом, станется…
Платформа постепенно заполнялась людьми. Им не было никакого
дела ни до обвешанного оружием головореза в титановом шлеме, ни до ковылявшего
рядом с ним чумазого старика. Приглядевшись к ним, Гомер понял, что не в силах
больше сделать ни шага: у него отнялись ноги…
Каждый из подходивших к краю платформы был разряжен так,
будто на Полянке снимался фильм о двухтысячных. Пальто и плащи с иголочки,
пестрые дутые куртки, лазурно-синие джинсы… Где же ватники, где драная свиная
кожа, где неизбывный бурый цвет метро, могила всех цветов? Откуда такое
богатство?!
А лица… Это были лица людей, которым не пришлось в один миг
потерять всю свою семью. Лица тех, кто еще сегодня видел солнце и кто, в конце
концов, просто начал день горячим душем. Старик был готов ручаться за это
головой. И еще… Многие из них казались Гомеру неуловимо знакомыми.
Удивительных людей становилось все больше и больше, они
теснились у края платформы, но на пути не спускались. Скоро уже вся станция от
туннеля до туннеля была заполнена нарядной толпой. На Гомера по-прежнему никто
не смотрел. Куда угодно — в стену, в газеты, украдкой — друг на друга, масляно
или любопытно, брезгливо или участливо, но только не на старика, словно тот был
призраком.
Зачем же они здесь собрались? Чего ждут?
Гомер наконец пришел в себя. Где же бригадир? Как он
объяснит необъяснимое? Почему ничего не сказал до сих пор?
Хантер остановился чуть поодаль. Его совсем не интересовала
станция, запруженная людьми, сошедшими с фотографий четвертьвековой давности.
Он тяжело уставился в пространство прямо перед собой, будто упершись в некую
преграду, будто в нескольких шагах перед ним на уровне глаз в воздухе повисло
нечто… Старик подобрался поближе к бригадиру, опасливо заглянул под забрало…
И тут Хантер нанес удар.
Сжатый кулак вспорол воздух, ушел слева направо по странной
траектории, как если бы бригадир хотел полоснуть несуществующим клинком кого-то
невидимого. Гомер, которого тот едва не задел, отскочил в сторону, а Хантер
продолжил схватку. Он бил, отступал, обороняясь, пытался удержать кого-то
стальным зажимом, а через секунду сам хрипел в удушье, еле высвобождался и бросался
в атаку. Бой давался ему все труднее, незримый противник одолевал. Хантеру все
тяжелее было подниматься на ноги после неслышных, но сокрушительных ударов; все
медленнее и неувереннее становились его движения.
Старика не покидало ощущение, что он уже видел что-то
подобное, и совсем недавно. Где и когда? И что, черт возьми, творилось с
бригадиром? Гомер пытался звать его, но докричаться до одержимого было
невозможно.
А люди на платформе не обращали на Хантера ни малейшего
внимания; он не существовал для них точно так же, как они не существовали для
него. Их явно заботило другое: они все тревожнее посматривали на наручные часы,
недовольно надували щеки, переговаривались с соседями и сверялись с красными
цифрами электронных часов над жерлом туннеля.
Гомер прищурился, глядя на них вслед за остальными… Это был
счетчик, замеряющий время с момента прохода предыдущего поезда. Но его табло
казалось неестественно вытянутым, десятизначным: восемь цифр до мигающего
двоеточия и еще две — секундомер — после. Змеились красные точки, отсчитывая
убегающие секунды, менялась последняя цифра в невероятно длинном числе:
двенадцать с чем-то миллионов.
Раздался крик… Всхлип.
Старик отстал от загадочных часов. Хантер, неподвижный,
ничком лежал на рельсах. Гомер бросился к нему, еле перевернул тяжкое неживое
тело лицом кверху. Нет, бригадир дышал, хоть и рвано, а ран на нем не было
видно, хоть глаза и закатились, как у мертвеца. Правая рука не разжималась; и
только тут старик обнаружил, что Хантер все же не был безоружен в этом странном
поединке. Из кулака выглядывала рукоять черного ножа.
Гомер отхлестал бригадира по щекам, и тот, стеная как
похмельный, заморгал, приподнялся на локтях, обшарил старика мутным взором.
Потом одним махом вскочил на ноги и отряхнулся.
