— Куда мы идем?!
— Идем дорогой тру-у-удной… Мы в Город Изумру-у-удный.
Что-то там трам-пам-пам… Дорогой непростой, — дирижируя указательным пальцем,
запел музыкант; потом выронил из рук футляр с флейтой, выругался, нагнулся
подобрать и чуть сам не свалился.
— Вы, пьянь! До Киевской сами дойдете вообще? — окликнул их
один из стражников.
— Вашими молитвами! — поклонился ему музыкант. — И Элли
возвратится… — продолжил он песню, — и Элли возвратится… С Тотошкою… Гав! Гав!
Домой…
***
Гомер никогда не верил в легенду Полянки, и вот она решила
его проучить.
Некоторые называли ее Станцией судьбы и чтили как оракула.
Некоторые верили, что паломничество сюда в переломный момент
жизни может приоткрыть завесу над будущим, намекнуть и дать ключ, предсказать и
предопределить остаток пути.
Некоторые… Но все здравомыслящие люди знали, что на станции
случаются выбросы ядовитых земляных газов, воспаляющих воображение и вызывающих
галлюцинации.
К дьяволу скептиков!
Что же могло означать его видение? Старику казалось, что он
в шаге от разгадки, но потом мысли сбивались, путались. И перед глазами снова
вставал Хантер, рубящий воздух черным лезвием. Дорого бы Гомер отдал, чтобы
узнать, что предстало бригадиру, с кем он боролся, что за поединок окончился
его поражением, если не гибелью…
— О чем думаешь?
От неожиданности старику спазмом скрутило внутренности. Ни
разу прежде Хантер не заговаривал с ним без веской причины. Лай приказов,
недовольное рычание скупых ответов… Как ждать разговора по душам с тем, у кого
нет души?
— Так… Ни о чем, — запнулся Гомер.
— Думаешь. Я слышу, — ровно произнес Хантер. — Обо мне.
Боишься?
— Сейчас нет, — соврал старик.
— Не бойся. Тебя не трону. Ты мне… напоминаешь.
— Кого? — осторожно спросил Гомер после полуминутного
молчания.
— Что-то обо мне. Я забыл, что во мне такое есть, а ты мне
напоминаешь. — Вытаскивая из себя и выкладывая одно за другим тяжелые слова,
тот смотрел вперед, в черноту.
— Так ты для этого меня с собой взял? — Гомер был
одновременно и разочарован, и озадачен; он-то ожидал чего-то…
— Для меня важно держать это в голове. Очень важно, —
отозвался бригадир. — И для остальных тоже важно, чтобы я… Иначе может быть…
Как уже было.
— У тебя что-то с памятью? — Старик словно крался по минному
полю. — С тобой что-то случилось?
— Я все отлично помню! — резко ответил тот. — Только себя
самого вот забываю. И боюсь совсем забыть. Будешь мне напоминать, хорошо?
— Хорошо. — Гомер кивнул ему, хоть Хантер его сейчас и не
видел.
— Раньше во всем был смысл, — трудно выговаривал бригадир. —
Во всем, что я делал. Защищал метро, людей. Людей. Была четкая задача —
устранять любую угрозу. Уничтожать. В этом был смысл, был!
— Но и сейчас…
— Сейчас? Я не знаю, что сейчас. Я хочу, чтобы снова все
было так же ясно. Я же не просто так, я не бандит. Не убийца! Это ради людей. Я
пробовал без людей жить, чтобы их уберечь… Но страшно стало. Очень быстро
забывал себя… Нужно было к людям. Защищать их, помогать… Помнить. И вот
Севастопольская… Там меня приняли. Там моя конура. Станцию надо спасти, надо
помочь им. Какую цену ни пришлось бы заплатить. Мне кажется, если я это сделаю…
Когда устраню угрозу… Это большое дело, настоящее. Может быть, тогда вспомню.
Должен. Мне поэтому надо скорее, а то… Оно теперь все быстрее и быстрее
катится. За сутки мне обязательно надо успеть. Все успеть — и в Полис, отряд
собрать, и обратно… А пока ты напоминай мне, ладно?
Гомер скованно кивнул. Ему было страшно просто представить
себе, что начнет твориться, когда бригадир окончательно позабудет себя. Кто
останется в его теле, когда прежний Хантер уснет навек? Не тот ли… Не то ли,
чему он проиграл сегодня иллюзорный бой?
Полянка осталась далеко позади: Хантер рвался к Полису, как
спущенный с цепи, учуявший добычу волкодав. Или как спасающийся от
преследователей волк?
В конце туннеля показался свет.
* * *
Кое-как выплыли на Парке Культуры. Леонид пробовал еще
помириться с охраной, зазывал всех в «один прекрасный ресторан», но теперь
стражники были настороже. Даже в отхожее место ему удалось отпроситься с
великим трудом. Один из сопровождающих взялся их караулить, другой,
пошептавшись с ним, скрылся.
— Деньги еще остались? — в лоб спросил у музыканта тот, что
дежурил под дверью.
— Чуть-чуть. — Тот выложил на растопыренной ладони пяток
патронов.
— Давай сюда. Костыль вас заложить решил. Считает, что ты
провокатор красных. Если он угадал — здесь переход на вашу линию, ну ты должен
знать. Если нет, можешь тут подождать, пока за тобой контрразведка придет, а с
ними уж сам добазаривайся.
— Разоблачили, да? — Леонид пытался сдержать икоту. — Ладно!
Пускай… Мы еще вернемся! Благодарю за службу! — Он вскинул руку в незнакомом
приветствии. — Слушай… Ну его, этот переход! До туннеля доведи лучше, а?
Схватив Сашу, музыкант с удивительным проворством, хоть и
спотыкаясь, заковылял первым.
— Добрый какой! — бурчал он себе под нос. — Здесь переход на
вашу линию… Сам не хочешь подняться? Сорок метров глубины. Будто не знает, что
там все закупорено давно…
— Куда мы? — Саша уже ничего не понимала.
— Как куда… На Красную линию! Ты же слышала — провокатор,
поймали, разоблачили… — бормотал Леонид.
— Ты красный?!
— Де-во-чка моя! Не спрашивай меня сейчас ни о чем! Я или
думать могу, или бежать. Бежать нам нужнее… Сейчас наш друг тревогу поднимет…
Еще и пристрелит при задержании… Денег ведь нам мало, нам нужно еще медаль…
Они нырнули в туннель, оставив караульного снаружи.
Прижимаясь к стене, побежали вперед, к Киевской. До станции добраться все равно
не успеют, поняла Саша. Если музыкант прав, и второй охранник сейчас сам
указывает, куда ушли беглецы…
