Блокпост на границе Полиса больше был похож не на
укрепление, а на проходную в советском министерстве: стол, стул, два офицера в
чистой штабной форме и при фуражках. Проверка документов, досмотр личных вещей.
Старик нашарил в кармане паспорт. Визы вроде бы отменили, трудностей возникнуть
не должно. Протянув офицеру зеленую книжечку, он покосился на бригадира.
Погруженный в себя, тот, кажется, не расслышал вопроса
пограничника. Да был ли у него вообще паспорт, засомневался Гомер. Но если нет,
на что он рассчитывал, так спеша сюда?
— Повторяю в последний раз, — офицер положил руку на
лоснящуюся кобуру, — предъявите документы или немедленно покиньте территорию
Полиса!
Гомер был уверен: бригадир так и не понял, чего от него
хотят, и отозвался только на движение пальцев, ползущих к кнопке на кобуре. В
одно мгновенье выйдя из своей странной спячки, Хантер молниеносно швырнул
вперед раскрытую ладонь и вмял постовому кадык. Тот, синея, хрипя, рухнул
навзничь вместе со стулом; второй бросился бежать, но старик знал — не успеет.
В руке Хантера, будто туз из рукава шулера, возник вороненый палаческий
пистолет, и…
— Подожди!
Бригадир замешкался на секунду, и сбежавшему бойцу хватило
ее, чтобы взобраться на платформу, перекатиться и спрятаться от пуль.
— Оставь их! Нам надо на Тульскую! Ты должен… Ты просил
напоминать тебе… Подожди! — Старик задыхался, не зная, что сказать.
— На Тульскую… — тупо повторил Хантер. — Да. Лучше потерпеть
до Тульской. Ты прав.
Он грузно опустился на стол, положил рядом свой тяжелый
пистолет, понурился. Улучив момент, Гомер поднял руки, побежал вперед,
навстречу выскакивающим из арок стражникам.
— Не стреляйте! Он сдается! Не стреляйте! Ради всего
святого…
Но его все равно скрутили, сорвали впопыхах респиратор, и
потом только дали объясниться. Бригадир, снова впавший в свое странное
оцепенение, не вмешивался. Он позволил им разоружить себя и покорно прошел в
обезьянник. Уселся на нары, поднял голову, нашел старика и выдохнул:
— Тебе надо разыскать тут одного человека. Его зовут
Мельник. Приведи его сюда. Я подожду…
Тот закивал, засобирался суетливо, начал протискиваться
между столпившихся на входе караульных и любопытных, и тут его настиг оклик.
— Гомер!
Старик застыл, пораженный: никогда прежде Хантер не
обращался к нему по имени. Он вернулся к прутьям арматуры, спаянным в
неубедительную решетку, вопросительно посмотрел на Хантера, словно в ознобе
обнявшего себя своими громадными ручищами. И тот неживым, глухим голосом
подстегнул его:
— Недолго.
***
Дверь отворилась, и внутрь робко заглянул солдат — тот
самый, что несколько часов назад отхлестал музыканта по лицу. Пинок — и он
пролетел в камеру, чуть не повалившись на пол, разогнулся и неуверенно оглянулся
назад.
В проходе стоял сухопарый военный в очках. Погоны на его
френче были усыпаны звездами, жидкие русые волосы зализаны назад.
— Давай, тварь, — процедил он.
— Я… Мне… — заблеял пограничник.
— Не стесняйся, — подбодрил его офицер.
— Я извиняюсь за то, что сделал. И… ты… вы… я не могу.
— Плюс десять суток.
— Ударь меня, — сказал солдат Леониду, не зная, куда деть
глаза.
— А, Альберт Михалыч! — Щурясь, музыкант улыбнулся офицеру.
— А я вас уже заждался.
— Добрый вечер. — Тот тоже подтянул уголок губы. — Вот,
пришел восстановить справедливость. Мстить будем?
— Мне руки беречь надо. — Музыкант поднялся, размял
поясницу. — Думаю, вы сами накажете.
— По всей строгости, — кивнул Альберт Михайлович. — Месяц
гауптвахты. И я, разумеется, присоединяюсь к извинениям этого болвана.
— Ну, вы же это не со зла. — Леонид потер ушибленную скулу.
— Это ведь останется между нами? — Металлический голос
офицера предательски скрипнул.
— Я тут, видите, контрабанду вывожу. — Музыкант качнул
головой в Сашину сторону. — Сделаете послабление?
— Оформим, — пообещал Альберт Михайлович.
Провинившегося пограничника бросили прямо в камере; задвинув
засов, офицер повел их по узкому коридору.
— Я с тобой дальше не пойду, — громко сказала Саша
музыканту.
— А если я тебе скажу, что мы и вправду идем в тот самый
Изумрудный Город? — помявшись, чуть слышно спросил у нее Леонид. — Если скажу,
что я неслучайно знаю о нем больше твоего деда? Что видел его сам, и не только
видел? Что бывал там, и не просто бывал…
— Врешь.
— И что неспроста он, — невозмутимо продолжал музыкант,
кивая на шагавшего впереди офицера, — так передо мной лебезит: знает, откуда я,
знает и боится. И что в Изумрудном Городе уж наверняка найдется твое лекарство.
И что идти до его ворот осталось всего-то три станции…
— Врешь!
— Знаешь, что? — рассерженно сказал ей Леонид. — Когда
просишь чуда, надо быть готовым в него поверить. А то проглядишь.
— Надо еще и уметь отличать чудеса от фокусов, — огрызнулась
Саша. — И ты меня этому научил.
— Я с самого начала знал, что нас выпустят, — ответил он. —
Просто… Не хотел торопить события.
— Просто хотел потянуть время!
— Но я тебя не обманывал! Средство от болезни существует!
Они подошли к заставе. Офицер, изредка с любопытством
оглядывавшийся на них, вручил музыканту его пожитки, вернул патроны, документы.
— Ну так что, Леонид Николаевич, — козырнул он, —
контрабанду с собой забираем или на таможне оставим?
— С собой, — съежилась Саша.
— Ну, тогда совет да любовь, — напутствовал их Альберт
Михайлович, провожая мимо тройных рядов брустверов, мимо вскакивающих со своих
мест пулеметных расчетов, мимо решеток и сваренных из рельсов ежей. — С
импортом, думаю, проблем не возникнет?
— Прорвемся, — улыбнулся ему Леонид. — Я не должен вам этого
говорить, но честных чиновников нигде не бывает, и чем суровее режим, тем
меньше сумма. Надо только знать, кому заносить.
— Вам, думаю, хватит и волшебного слова, — хмыкнул офицер.
