— Почти. К счастью, ты выглядишь слишком взрослой.
Я резко приподняла брови.
— И это говоришь ты!
Он самодовольно ухмыльнулся и положил меню на стол. Потом уставился в окно. Встревоженно.
— Что случилось?
Ной посмотрел на меня и натянуто улыбнулся:
— Ничего.
Я ему не поверила.
Тут появился официант, и Ной выдернул из моих рук меню и передал официанту, отбарабанив наш заказ по-испански. Официант удалился на кухню.
Я бросила на Ноя мрачный взгляд.
— Я еще не выбрала.
— Доверься мне.
— Думаю, у меня нет другого выхода.
На его губах заиграла хитрая улыбка. Я сделала глубокий вдох и, чтобы сохранить мир, сменила тему:
— Итак, испанский и французский?
Ответом Ноя была медленная самодовольная ухмылка. Мне пришлось сосредоточиться на том, чтобы не растечься по покрытому пластиком сиденью.
— Ты владеешь еще какими-нибудь языками? — спросила я.
— Хм, о каком уровне владения мы толкуем?
— О любом.
Вернулся официант и принес два пустых матовых бокала и темные бутылки невесть какого напитка. Он налил нам питье цвета жженого сахара и ушел.
Ной сделал глоток, прежде чем ответить:
— Немецкий, испанский, датский, мандаринское наречие китайского языка и, конечно, французский.
Впечатляет.
— Скажи что-нибудь по-немецки.
Я тоже сделала глоток. Питье было сладковатым, с пряным, острым послевкусием. Я была не уверена, что мне понравилось.
— Scheide, — сказал Ной.
Я решила снова попробовать питье.
— И что это значит? — спросила я и отхлебнула.
— Вагина.
Я чуть не подавилась и прикрыла ладонью рот. Взяв себя в руки, я сказала:
— Мило. Это все, что ты знаешь?
— По-немецки, по-датски и по-китайски — да.
Я покачала головой.
— А почему ты знаешь слово «вагина» на всех языках, Ной?
— Потому что я европеец и, следовательно, культурнее тебя, — сказал он, сделав большой глоток и пытаясь не улыбаться.
Не успела я его стукнуть, как официант принес ведерко с чем-то вроде кусочков банана с тягучим бледно-желтым соусом.
— Mariquitas, — сказал Ной. — Попробуй, скажешь мне спасибо.
Я попробовала. И вправду сказала спасибо. Кусочки были пикантными, лишь с намеком на сладкий вкус, а от жгучего чесночного соуса у меня защипало язык.
— Господи, они такие вкусные, — сказал Ной. — Я бы мог их вдыхать.
Официант вернулся и завалил стол едой. Я не все смогла опознать, только рис и бобы. Самыми странными с виду были тарелки с какими-то блестящими жареными шариками и блюдо с белыми мясистыми овощами, утопающими в подливе и луке. Я указала на это блюдо.
— Юка,
[54]
— сказал Ной.
Я указала на шарики.
— Жареные бананы.
Я указала на низкую чашу, наполненную чем-то, смахивающим на тушеное мясо, но тут Ной спросил:
— Ты собираешься указывать или есть?
— Мне просто хотелось бы знать, что я кладу в рот, прежде чем я это проглочу.
Ной выгнул бровь, и мне захотелось забиться куда-нибудь и умереть.
Поразительно, но он ничего больше не сказал. Вместо этого, держа передо мной блюда, чтобы я могла брать с них, объяснял, что есть что. Когда я так наелась, что готова была лопнуть, появился официант и положил перед Ноем счет.
Подражая тому, что Ной ранее проделал с номером Алейна, я подтолкнула чек к себе и стала рыться в кармане в поисках наличных.
На лице Ноя медленно расцвел ужас.
— Ты что делаешь?
— Плачу за свой обед.
— Не понимаю.
— Еда стоит денег.
— Гениально. Но все равно это не объясняет, почему ты решила, будто ты за нее платишь.
— Потому что я могу заплатить.
— Это десять долларов.
— Ты бы ни за что не догадался, но у меня есть десять долларов.
— А у меня черная карта «Американ экспресс».
[55]
— Ной…
— Между прочим, у тебя здесь что-то прилипло, — сказал он, показав на свою щетинистую челюсть.
О, как ужасно.
— Где? Здесь?
Я схватила салфетку и потерла то место, где, похоже, притаилась оскорбительная крошка. Ной покачал головой, и я потерла снова.
— Все еще там, — сказал он. — Можно мне?
Он показал на салфетницу и наклонился над столом так, что мы оказались глаза в глаза, готовый вытереть мне лицо, как перемазавшемуся едой младенцу. Я зажмурилась от стыда и ждала, когда он прикоснется к моему лицу салфеткой.
Вместо этого я почувствовала на своем лице кончики пальцев. Я перестала дышать и открыла глаза, потом покачала головой. Какой стыд.
— Спасибо, — тихо сказала я. — Я совершенно нецивилизованна.
— Тогда, наверное, мне придется тебя цивилизовать, — сказал Ной, и тут я заметила, что чек исчез.
Один взгляд на Ноя — и я поняла, что он его забрал. Как низко. Я прищурилась:
— Знаешь, меня ведь предупреждали насчет тебя.
И с этой своей полуулыбочкой, которая меня губила, Ной ответил:
— Но ты все равно здесь.
30
Полчаса спустя Ной подъехал ко входу в Конвеншн-центр Майами-Бич и припарковался у тротуара. Прямо на словах «Не парковаться!», написанных на асфальте. Я скептически посмотрела на него.
— Это преимущество ребенка Уорбакса, — сказал он.
Ной вытащил из кармана ключи и подошел к двери — так, будто был хозяином этого здания. Черт, наверное, так и было. Внутри царила тьма, как ночью, и Ной, нащупав выключатель, зажег свет.
У меня перехватило дыхание при виде произведений искусства.
Они были повсюду. Они покрывали все поверхности; даже на полу под нашими ногами красовался узор в виде географических карт. Повсюду были скульптуры, фотографии, гравюры — все что угодно, все и вся.
— О господи боже!
