— Счастливого Пурима.
[63]
Я впервые в жизни завизжала, как поросенок, и закинула руки на шею Джейми.
— Ты. Просто. Гений.
— Для меня это в порядке вещей, милашка.
Мы стояли, обнимаясь, и ухмылялись. Потом ситуация стала неловкой. Джейми откашлялся, и я, уронив руки, сунула их в карманы. Кажется, послышалось шарканье ног, прежде чем Джейми заговорил:
— Э-э, думаю, тебе машет брат. Или машет, или пытается помочь самолету приземлиться в целости и сохранности.
Я обернулась. Даниэль и вправду делал дикие жесты в мою сторону.
— Наверное, я должна…
— Да. Э-э, хочешь поболтаться со мной после школы на этой неделе?
— Конечно, — ответила я. — Позвонишь?
Я пятилась в сторону Даниэля до тех пор, пока Джейми не кивнул, потом повернулась и помахала через плечо.
Когда я подошла к Даниэлю, у него был недовольный вид.
— У тебя большие неприятности, юная леди, — сказал Даниэль, двинувшись к машине.
— Что еще?
— Я слышал о твоем выступлении на испанском.
Да откуда он мог услышать? Дерьмо.
— Дерьмо.
— Хм, да. Ты понятия не имеешь, во что только что вляпалась, — сказал Даниэль, когда мы сели в машину. — Моралес не без причины поносят везде и всюду. Софи потчует меня ужастиками после того, как обрушила на меня новости о тебе.
Я сделала заметку на память: попилить Софи за то, что она такая доносчица. Внутренне я слегка поежилась, но, когда заговорила, голос мой звучал спокойно:
— Я не уверена, что это может сильно осложнить дело. Ведьма и так каждый день меня пытала.
— Что она делала?
— Она заставляла меня стоять перед всем классом, забрасывая вопросами на испанском по темам, которые мы еще не проходили, и смеялась, когда я отвечала неправильно…
Я замолчала. Почему-то, когда я излагала свои доводы вслух, они казались не такими убедительными. Даниэль искоса посмотрел на меня.
— Она подло смеялась, — добавила я.
— Угу.
— И швырнула в меня мелом.
— И все?
Раздражаясь все больше, я кинула на него быстрый взгляд.
— Спросил ученик, на которого никогда не кричал учитель.
Даниэль промолчал; он вел машину, смотря перед собой отсутствующим взглядом.
— Это было очень жестоко. Наверное, тебе стоило увидеть это своими глазами.
Я больше не хотела думать о Моралес.
— Наверное, — сказал он и странно на меня посмотрел. — Что с тобой?
— Ничего, — пробормотала я.
— Врушка, врушка, печеная ватрушка.
— Это перестало быть забавным с тех пор, как нам минуло пять лет. Вообще-то никогда не было забавным.
— Послушай, не беспокойся так насчет Моралес. По крайней мере, тебе не надо в нынешнем семестре подавать заявления в семь соперничающих интернатур.
— Они все тебя примут, — тихо сказала я.
— Неправда. Я халтурил в независимых исследованиях, и мисс Допико так и не написала мне рекомендации… И, возможно, я переоценил груз своих продвинутых занятий и не знаю, как справлюсь с экзаменами. Может, и не примут никуда.
— Ну, если это так, мне нечего и молиться о поступлении.
— А может, тебе пора уже молиться, пока не поздно, — предположил Даниэль, глядя вперед.
— Может, поступить было бы не так трудно, будь я гением, как мой старший брат.
— Ты не глупее меня. Просто не занимаешься так же усердно.
Я хотела запротестовать, но он меня перебил:
— Дело не только в отметках. Что ты собираешься написать в своем резюме для колледжа? Ты не занимаешься театральными постановками. Не занимаешься музыкой. Ни школьной газетой. Ни спортом. Ни…
— Я рисую.
— Что ж, воспользуйся этим. Поучаствуй в каких-нибудь состязаниях. Выиграй призы. И доберись до других организаций, им нужно увидеть, что ты хорошо умеешь…
— Господи, Даниэль. Я знаю. Знаю.
Остаток пути до дома мы ехали молча, но я чувствовала себя виноватой и нарушила молчание, когда мы свернули на подъездную дорожку.
— Что Софи делает в этот уик-энд? — спросила я.
— Не знаю, — ответил Даниэль и захлопнул дверцу.
Невероятно. Теперь он тоже в паршивом настроении.
Я вошла в дом и отправилась на кухню порыться в поисках еды, а Даниэль исчез в своей комнате — наверное, чтобы набросать контуры какой-нибудь изысканной плеяды философской ерунды для своей интернатуры и задыхаться в тисках своего чересчур развитого СНС.
[64]
Я тем временем размышляла над своим унылым будущим, представляя себя в роли художницы на асфальте в Нью-Йорке, перебивающейся китайской лапшой и незаконно проживающей в Алфавитном городе,
[65]
потому что не занималась на факультативах.
Потом в мои мысли ворвался телефонный звонок. Я сняла трубку.
— Алло?
— Скажите своему мужу, чтобы бросил это дело, — прошептал кто-то.
Так тихо, что я сомневалась, что правильно расслышала. Но мое сердце все равно сильно заколотилось.
— Кто это?
— Вы пожалеете.
Звонивший дал отбой.
Меня бросило в холодный пот. Все мои мысли как ветром сдуло. Когда Даниэль вошел на кухню, я все еще сжимала телефонную трубку, хотя гудки давно уже смолкли.
— Что ты делаешь? — спросил он, проходя мимо меня к холодильнику.
Я не ответила. Я проверила журнал звонков и пристально изучила последний входящий. Офис мамы, два часа назад. После этого — никаких записей. В котором часу это было? Я проверила экранчик на микроволновке — прошло двадцать минут. Я стояла, сжимая телефонную трубку, в течение двадцати минут. Стерла ли я запись? Был ли вообще звонок?
