— Подсади меня, — без колебаний сказала я Ною.
Ной сцепил пальцы. Перед тем как я шагнула на его руки, он оглянулся, всего один раз. Я ухватилась за его плечо, а потом полностью выпрямилась и вцепилась в подоконник, чтобы удержать равновесие. Подоконник был грязным, но внутри виднелось маленькое пятнышко света. К стене были прислонены инструменты, небольшой генератор, на полу валялись несколько одеял… И… Джозеф. Он был там, в углу. Осев у стены.
Мне пришлось справиться с приливом эмоций: облегчением, смешанным со страхом.
— Он там, — прошептала я Ною, толкнув стекло.
Но в порядке ли он? Окно заело, и я пробормотала молитву всем богам, которые могли меня услышать, чтобы эта штука открылась, — как раз перед тем, как она поддалась.
Да.
Я просунула в окно руки и, извиваясь, полностью протиснулась внутрь. Упав головой вперед, я приземлилась на плечо. В боку взорвалась горячая боль, и я сжала зубы, чтобы не завопить.
Я открыла глаза. Джозеф не шевелился.
Я обезумела от ужаса. Поднявшись, я вздрогнула, но даже не подумала о плече, когда ринулась к младшему брату. Он выглядел так, как будто здесь заснул, угнездившись на куче одеял. Я придвинулась ближе. Я испугалась, что, когда я к нему прикоснусь, он окажется холодным.
Он не был холодным. Он дышал, и дышал нормально.
Меня захлестнуло облегчение. Я потрясла Джозефа. Голова его упала набок.
— Джозеф, — сказала я. — Джозеф, очнись!
Я скинула с него легкое одеяло и увидела, что ноги его связаны, а руки скручены спереди. В голове у меня плыло, но я резко сфокусировала зрение. Оглядев комнату, я не увидела ничего, чем можно было бы перерезать жгуты на запястьях и лодыжках Джозефа. Ничего подходящего.
— Ной! — позвала я. — Ты можешь передать мне карманный нож?
К тому времени как я перерезала путы на руках Джозефа, у меня были ободраны пальцы. Они онемели, когда я закончила трудиться над его ногами. В конце концов мне удалось его осмотреть. Он все еще был в школьной форме, штанах-хаки и полосатой рубашке поло. Одежда была чистой. И, судя по виду, он не был ранен.
— Мара! — услышала я голос Ноя по другую сторону стены. — Мара, поторопись!
Я попыталась приподнять Джозефа, но мое плечо пронзила боль. Из глотки моей вырвался полузадушенный всхлип.
— Что случилось? — спросил Ной.
Голос его звучал неистово.
— Поранила плечо, когда упала. Джозеф не просыпается, и я не могу поднять его и вытолкнуть через окно.
— А как насчет двери? Ты можешь отпереть ее изнутри?
Я идиотка.
Я поспешила к двери, повернула замок, открыла. Ной стоял по другую ее сторону и до смерти меня напугал.
— Думаю, это означает «да», — сказал он.
Мое сердце бешено стучало, когда Ной подошел к Джозефу и приподнял его за подмышки. Мой брат был совершенно обмякшим.
— Что с ним?
— Он без сознания, но не видно синяков, ничего такого. Похоже, он в порядке.
— Как мы будем…
Ной вытащил из заднего кармана фонарик и бросил мне. Потом взвалил Джозефа на плечи, схватив одной рукой под колено, другой — за запястье. Он пошел к двери так, будто вес Джозефа был сущим пустяком, и открыл ее.
— Хорошо, что он тощий мерзавец.
Я нервно засмеялась. Мы вышли — и тут же нас троих осветили фары машины.
Ной встретился со мной глазами.
— Беги.
46
Мы сорвались на бег, наши ноги месили грязь. Трава хлестала меня по рукам, воздух обжигал ноздри. Мы добрались до речушки, и я включила фонарик, поведя лучом по воде. Никого там не было, но я знала, что это ничего не значит.
— Я пойду первой, — сказала я воде.
Я почти бросала вызов аллигаторам — пусть попробуют вернуться!
Потом я погрузилась в ручей. Ной спустил Джозефа с плеч и двинулся за мной, следя за тем, чтобы голова моего брата находилась над водой. Он поплыл, держа Джозефа под мышками.
Примерно на середине реки я почувствовала, как что-то коснулось моей ноги. Что-то большое. Я подавила крик и продолжила плыть. Никто за нами не последовал.
Ной поднял моего брата, чтобы перехватить удобнее, и я едва-едва (плечо вопило от мучительной боли) ухитрялась держать Джозефа. Ной вскарабкался вверх по берегу, забрал его у меня, снова поднял, и мы побежали.
Когда мы добрались до автомобиля Ноя, тот опустил Джозефа на заднее сиденье, потом забрался в машину сам. Я почти рухнула на пассажирское кресло, внезапно начав дрожать в облепившей тело мокрой, холодной одежде. Ной включил обогреватель на полную мощность, вдавил в пол педаль газа и гнал, как маньяк, пока мы не добрались до шоссе 75.
Небо все еще было темным. Ровный шум мостовой под покрышками грозил убаюкать меня, несмотря на мучительную боль в плече. Как я ни устраивалась на сиденье, плечо все равно оказывалось не под тем углом. Когда Ной обхватил меня рукой, положив пальцы на мою шею, я закричала. Глаза Ноя участливо расширились.
— Плечо, — сказала я, вздрагивая.
Потом оглянулась назад. Джозеф все еще не шевелился.
Ной придерживал руль коленями, пока пальцы его легко пробегали по моей ключице, а потом по плечу. Он исследовал его темными от грязи пальцами, и я прикусила язык, чтобы не завопить.
— Оно вывихнуто, — тихо сказал Ной.
— Откуда ты знаешь?
— Оно висит. Разве ты не чувствуешь?
Я бы пожала плечами, но… Да.
— Тебе придется отправиться в больницу, — сказал Ной.
Я закрыла глаза. Люди без лиц появились в темноте, столпились у моей постели, толкали меня. Я неистово потрясла головой.
— Нет. Никаких больниц.
— Сустав надо вправить.
Ной прощупал мышцы, и я подавилась всхлипом. Он убрал руку.
— Я не хотел сделать тебе больно.
— Знаю, — сказала я сквозь слезы. — Дело не в этом. Я ненавижу больницы.
Я начала дрожать, вспоминая тот запах. Иглы. А потом нервно засмеялась, потому что сегодня меня чуть не сожрала гигантская рептилия, но иглы каким-то образом казались страшнее.
Ной провел рукой по челюсти.
— Я могу его вправить, — глухо сказал он.
Я повернулась на сиденье, из-за чего подавилась болью.
— Правда? Ной, ты серьезно?
Лицо его потемнело, но он кивнул.
— Это было бы… Пожалуйста, сделай это!
— Будет больно. Ты понятия не имеешь, насколько будет больно.
— Мне все равно, — едва дыша, сказала я. — Мне не будет больнее, чем в больнице.
