— Необязательно. Они могут дать тебе какие-нибудь лекарства. Болеутоляющие.
— Я не могу отправиться в больницу. Не могу. Пожалуйста, Ной, сделай это. Пожалуйста!
Ной метнул взгляд на часы на приборном щитке, потом проверил зеркало заднего вида. Вздохнул и свернул с шоссе. Когда мы въехали на пустую, темную парковку, я проверила заднее сиденье. Джозеф все еще не очнулся.
— Давай, — сказал Ной, вылезая из машины.
Я последовала за ним, и он запер за нами дверцы. Мы прошли немного, потом Ной остановился под спутанными ветвями деревьев за торговым центром. Он закрыл глаза, и я заметила, что руки его сжались в кулаки. Мускулы на предплечьях напряглись. Он бросил на меня мрачный взгляд.
— Иди сюда, — сказал Ной.
Я подошла к нему.
— Ближе.
Я сделала еще шаг, но солгала бы, если бы сказала, что мне не было страшно. Сердце гулко стучало в груди.
Ной вздохнул и подошел ко мне вплотную, потом встал так, что грудь его коснулась моей спины. Я чувствовала, как он крепко прижался ко мне, и задрожала. То ли из-за того, что стояла на улице в мокрой одежде, то ли из-за того, что чувствовала его за собой, не знаю.
Ной обхватил меня поперек груди, вдоль ключицы, а вторую руку подсунул мне под мышку, так, что его ладони почти соприкасались.
— Стой неподвижно, — прошептал он.
Я молча кивнула.
— Тогда хорошо. Один, — негромко проговорил он мне в ухо, защекотав его.
Я чувствовала, как сердце мое бьется под его предплечьем.
— Два.
— Подожди! — сказала я, запаниковав. — Что, если я завоплю?
— Не вопи.
А потом мой левый бок вспыхнул болью. Добела раскаленные искры взорвались у меня в глазах, я почувствовала, как колени подогнулись, но так и не почувствовала под собой земли. Меня уносило прочь, я видела лишь темноту, глубокую и непроницаемую.
Я очнулась, ощутив, как машина разворачивается на тротуаре, и подняла глаза — мы проезжали под знаком выезда.
— Что случилось? — пробормотала я.
Мои волосы стали жесткими в теплом воздухе, и грязь, запекшаяся на них, похрустывала.
— Я вправил тебе плечо, — сказал Ной, глядя на светлеющую дорогу впереди. — И ты упала в обморок.
Я потерла глаза. Боль в плече утихла до тупого, пульсирующего нытья. Я взглянула на часы. Почти шесть утра. Если это происходит по-настоящему, мои родители скоро проснутся. А Джозеф уже проснулся.
— Джозеф! — сказала я.
Он улыбнулся мне.
— Привет, Мара.
— Ты в порядке?
— Да. Только слегка устал.
— Что случилось?
— Думаю, я просто упал в канаву на футбольном поле, где вы, ребята, меня и нашли, — сказал он.
Я украдкой бросила взгляд на Ноя. Он встретился со мной глазами и еле заметно покачал головой. Как он мог думать, что Джозеф на такое купится?
— Странно, я даже не помню, как туда пошел. А как вы меня нашли, ребята?
Ной потер лоб грязной ладонью.
— Догадались, — ответил он, избегая моего пристального взгляда.
Джозеф посмотрел прямо на меня, но обратился к Ною:
— Я даже не помню, как послал тебе эсэмэску, чтобы ты меня забрал. Должно быть, я сильно ударился головой.
Наверное, то была еще одна ложь в придачу к той, которую рассказал ему Ной о футбольном поле. И по взгляду Джозефа было видно, что он не поверил ни тому, ни другому. Однако он как будто подыгрывал лжи.
Поэтому я тоже подыграла.
— Болит? — спросила я.
— Немножко. И вроде бы слегка тошнит. Что я скажу маме?
Ной смотрел только вперед, ожидая, пока я приму решение. И было ясно, о чем спрашивает Джозеф: должен ли он выдать меня и Ноя. Должен ли он довериться нам. Потому что я знала: если Джозеф выложит родителям ту ложь, которую рассказал ему Ной, мама полностью потеряет над собой контроль. Абсолютно.
И она будет задавать вопросы. Вопросы, на которые, как сказал Ной, он не смог бы ответить.
Я оглянулась на младшего брата. Он был грязным, но в полном порядке. Скептически настроенным, но необеспокоенным. Неиспуганным. Но если я расскажу ему правду о случившемся — что некий незнакомец увез его, связал и запер в сарае посреди болот, — что эта правда сделает с ним? Как он тогда будет выглядеть? Мне вспомнилось пепельно-бледное, подавленное лицо Джозефа в больничном покое после того, как я обожгла руку, вспомнилось, как он сидел в больничном кресле, маленький и напряженный. Это было бы еще хуже. Я могла представить лишь несколько вещей более травмирующих, чем похищение, и знала по опыту, как трудно оправиться от чего-то подобного. Если Джозеф вообще смог бы оправиться.
Но, если не рассказать ему, значит, не рассказать и матери. Только не после ожога руки. Не после таблеток. Она бы никогда мне не поверила.
Поэтому я приняла решение. Я посмотрела на Джозефа в зеркало заднего вида.
— Не думаю, что мы должны об этом упоминать. Мама распсихуется, я имею в виду, по-настоящему распсихуется. Может, она испугается слишком сильно, чтобы позволить тебе и дальше играть в футбол, понимаешь?
Во мне вспыхнула вина, когда я произнесла эту ложь, но правда сломала бы Джозефа, а я не собиралась так с ним поступать.
— А папа, наверное, подаст на школу в суд или сделает еще что-нибудь в этом роде. Может, ты просто вымоешься снаружи под душем у бассейна, отправишься в постель, а я расскажу маме, что ты плохо чувствовал себя вчера вечером и попросил меня тебя забрать?
Джозеф кивнул.
— Хорошо, — ровным тоном ответил он.
Он не задал вопросов, настолько он мне доверял. У меня сжалось горло.
Ной свернул на нашу улицу.
— Вот твоя остановка, — сказал он Джозефу.
Ной развернулся на стоянке, и брат вылез из машины. Я последовала за Джозефом, прежде чем Ной открыл для меня дверцу.
Джозеф подошел к боковому окну со стороны водителя, просунулся в машину и пожал руку Ною.
— Спасибо, — сказал брат, сверкнув улыбкой и показав ямочки на щеках.
Потом направился к дому.
Я прислонилась к открытому пассажирскому окну и спросила:
— Поговорим после?
Ной помолчал, глядя перед собой.
— Да.
Но у нас не было такого шанса.
Я встретилась с Джозефом в доме. Теперь на подъездной дорожке стояли все три машины. Джозеф принял душ на улице, потом мы пролезли в окно моей комнаты так, чтобы никого не разбудить. Брат часто улыбался и на цыпочках, с преувеличенной осторожностью прошел по коридору, как будто это была игра. Он закрыл дверь своей комнаты и предположительно отправился в постель.
