А потом я нырнула обратно в постель, с дрожащими ногами, со стучащими зубами, потому что это было страшно, слишком страшно, а я не была храброй.
Когда тем вечером в моей спальне появился Ной, мое тело поняло это раньше, чем смогли подтвердить глаза. Он принес книгу «Плюшевый кролик»
[75]
— одну из моих любимых. Но я не хотела, чтобы он тут был. Вернее, не хотела сама тут быть. Но двигаться не собиралась, лежала на кровати лицом к стене, когда он начал:
— Длинными июньскими вечерами, в папоротнике, который сиял, как заиндевевшее серебро, послышались мягкие шаги. Выпорхнули белые мотыльки. Она держала его в руках, прижав к себе, на ее шее и в волосах были жемчужные капли, — говорил Ной. — «Что такое Настоящий?» — спросил мальчик. «Это то, что происходит с тобой, когда девочка любит тебя долго, долго. А не просто играет с тобой. Действительно тебя любит». — «Это больно?» — спросил мальчик. «Иногда. Но когда ты Настоящий, ты не возражаешь против того, чтобы тебе было больно». Она спала с ним, ночник горел на каминной полке. Любовь шевельнулась.
Хм-м.
— Нежно качнулась, — сказал Ной. — Громкий шорох. Тоннель в постели, разворачивание свертков. Ее лицо покраснело…
Как и мое.
— Полусонная, она подползла к подушке и прошептала в его ухо, влажное от…
— Это не «Плюшевый кролик», — сказала я.
Голос мой был сиплым — я долго молчала.
— С возвращением, — сказал Ной.
Мне нечего было сказать, кроме правды.
— Это было ужасно.
Ной ответил тем, что профанировал доктора Сьюза.
[76]
«Одна рыбка, две рыбки, красная рыбка, голубая рыбка» стали учебным рифмованным пособием по фелляции.
К счастью, Джозеф вошел в мою комнату как раз тогда, когда Ной продекламировал просто очередное название. «Новые приключения Любопытного Джорджа».
— Можно мне послушать? — спросил мой брат.
— Конечно, — ответил Ной.
Мой разум осквернили непристойные образы Человека в желтой шляпе и его обезьянки.
— Нет, — сказала я.
Мой голос звучал приглушенно — я уткнулась лицом в подушку.
— Не обращай на нее внимания, Джозеф.
— Нет, — громче сказала я, все еще лежа лицом к стене.
— Иди, сядь со мной рядышком, — сказал Ной моему брату.
Я села в постели и бросила на Ноя испепеляющий взгляд.
— Ты не можешь ему такое читать.
Улыбка преобразила лицо Ноя.
— Почему бы и нет? — спросил он.
— Потому что. Это отвратительно.
Ной повернулся к Джозефу и подмигнул.
— Тогда в другой раз.
Джозеф покинул комнату, но, выходя, улыбался.
— Итак, — осторожно проговорил Ной.
Я сидела, скрестив ноги и запутавшись в простынях.
— Итак, — отозвалась я.
— Тебе бы хотелось послушать о новых приключениях Любопытного Джорджа?
Я покачала головой.
— Ты уверена? — спросил Ной. — Он был такой противной обезьянкой.
— Пас.
Тогда Ной бросил на меня взгляд, который разбил мое сердце.
— Что случилось, Мара? — спросил он тихо.
Стояла ночь, и, может быть, потому, что я устала, или потому, что я начала говорить… Или потому, что он впервые задал мне вопрос, или потому, что Ной был таким душераздирающе, невозможно красивым, сидя на полу рядом с моей кроватью, окруженный ореолом света лампы — но я ему рассказала.
Я рассказала ему все, с самого начала. Я ничего не утаила. Ной сидел неподвижно, как камень, глаза его не отрывались от меня.
— Иисусе Христе, — сказал он, когда я закончила.
Он мне не поверил. Я отвела взгляд.
— Я думал, что спятил, — сказал Ной самому себе.
Я быстро посмотрела на него.
— Что? Что ты сказал?
Ной пристально глядел на стену.
— Я видел тебя… Ну, во всяком случае, твои руки — и слышал твой голос. Я подумал, что схожу с ума. А потом ты появилась. Невероятно.
— Ной, — сказала я.
Выражение его лица было отстраненным. Я потянулась и повернула его голову к себе.
— О чем ты говоришь?
— Только твои руки, — сказал он, взяв мои ладони в свои и повернув их. Он согнул мои пальцы, разглядывая их. — Ты прижимала руки к чему-то, но было темно. У тебя болела голова. Я видел твои ногти, они были черными. У тебя звенело в ушах, но я слышал твой голос.
Его фразы в совокупности не имели смысла.
— Я не понимаю.
— До того, как вы сюда переехали, Мара. Я слышал твой голос до того, как вы сюда переехали.
Воспоминание о лице Ноя в тот первый школьный день приняло невообразимую форму. Он смотрел на меня так, будто знал меня, потому что… Потому что каким-то образом он и вправду знал.
Любые слова, которые я могла произнести дальше, пропали с моего языка, улетучились из головы. Я не могла извлечь здравый смысл из услышанного.
— Ты была не первая, кого я видел. Слышал. Раньше было двое других, но я с ними ни разу не встретился.
— Другие, — прошептала я.
— Другие люди, которых я видел. Мысленно.
Его слова упали между нами, как камень.
— В первый раз я был за рулем, ночью, — торопливо сказал он. — Я увидел, как кого-то сбил; но это была совершенно другая дорога, и не моя машина. Но я двигался прямо на нее. Думаю, она была нашей ровесницей. Ее пригвоздило рулевой колонкой. Она оставалась в живых несколько часов, — пустым голосом продолжал Ной. — Я видел все, через что она прошла, слышал все, что она слышала, и чувствовал все, что она чувствовала, но каким-то образом по-прежнему оставался на дороге, по которой ехал. Я думал, что у меня галлюцинации, понимаешь? Но это было на самом деле.
Голос Ноя звучал затравленно:
— Второй человек был очень болен. Он тоже был примерно нашего возраста. Однажды ночью мне приснилось, что я готовлю для него еду, потом кормлю его, но руки были не моими. У него была какая-то инфекция и очень болела шея. У него так все ныло. Он плакал.
Лицо Ноя было осунувшимся и бледным. Он опустил голову на руку и потер лоб, пробежал пальцами по волосам, встопорщив их. Потом посмотрел на меня.
