— Но есть множество страдающих людей. — Я уставилась на него. — Почему именно мы?
— Не знаю.
— Что будем делать?
Уголки губы Ноя приподнялись в улыбке; он провел большим пальцем по моим губам.
— Я могу придумать несколько занятий.
Я ухмыльнулась.
— Это мне не поможет.
И, когда я это сказала, по мне прокатилась волна дежавю. Я увидела себя, сжимающую стеклянный флакон, в пыльной лавке Литтл-Гаваны.
«Я в замешательстве, — сказала я мистеру Лукуми. — Мне нужна помощь».
«Это вам не поможет», — ответил он, глядя на мой кулак.
Но потом он помог мне вспомнить. Может, помог бы и сейчас.
Я мгновенно очутилась на ногах.
— Мы должны вернуться в «Ботанику», — сказала я, метнувшись к туалетному столику.
Ной искоса посмотрел на меня.
— Уже давно за полночь. Там сейчас никого не будет.
Его глаза изучали мои.
— И в любом случае ты вообще уверена, что хочешь туда вернуться? Тот жрец и в первый раз был не особенно любезен.
Я вспомнила лицо мистера Лукуми, вспомнила, что он, похоже, знал меня, и впала в неистовство.
— Ной, — сказала я, бросившись к нему. — Он знает. Тот человек… Жрец… Он знает обо мне. Знает. Вот почему то, что он сделал, сработало.
Ной приподнял брови.
— Но ты сказала, что это не сработало.
— Я ошиблась.
Мой голос звучал странно, и тихая комната поглотила мои слова.
— Мы должны туда вернуться.
По моим рукам побежали мурашки.
Ной подошел ко мне, притянул к себе и гладил по волосам до тех пор, пока мое дыхание не замедлилось настолько, что я смогла говорить. Он наблюдал за моими глазами, пока я успокаивалась. Мои руки безжизненно висели вдоль тела.
— Разве не существует другой возможности вспомнить ту ночь, Мара? — спросил Ной тихо.
Я сощурилась, глядя на него.
— Если у тебя есть идея получше, с удовольствием выслушаю.
Ной взял меня за руку и переплел свои пальцы с моими.
— Хорошо, — сказал он и повел меня к кровати. — Ты победила.
Но почему-то чувствовалось, что я уже проиграла.
53
На следующее утро я проснулась рядом с Ноем. Рука моя обвивалась вокруг его талии, и я чувствовала, как его ребра двигаются под тонкой тканью футболки в такт дыханию. Впервые я видела его вот так, впервые могла рассмотреть без помех. Выпуклость его бицепса под рукавом. Несколько завитков волос, выглядывающих из-под распоротого ворота его обкромсанной фуфайки. Кулон, который он всегда носил, ночью выскользнул из-под рубашки. Я впервые разглядела его внимательно: амулет представлял собой всего лишь тонкую полоску серебра: половина была сработана в виде пера, половина — в виде кинжала. Он был интересным и красивым, в точности как сам Ной.
Мой взгляд продолжал скользить по нечеловечески красивому мальчику в моей постели. Одна его рука была сжата в кулак рядом с лицом. Полоска мягкого света озаряла пряди его темных, взъерошенных волос, заставляя их сиять золотом. Я вдохнула аромат его кожи, смешавшийся с запахом моего шампуня.
Мне хотелось его поцеловать.
Мне хотелось поцеловать маленькое созвездие веснушек на его шее, прячущееся возле линии волос. Почувствовать покалывание его колючей челюсти под моими губами, мягкую, как лепесток, кожу век под кончиками моих пальцев. Потом Ной тихо вздохнул. Я была пьяна от счастья, пьяна Ноем. Я почувствовала укол жалости к Анне и ко всем другим девочкам, которые могли быть или могли не быть до меня, — если бы они знали, чего лишились. А это породило следующую мысль — о том, как больно мне было бы тоже его потерять. Его присутствие смягчало мое безумие, и его почти хватало, чтобы заставить забыть о сотворенном мною. Почти.
Я сунула пальцы в руку Ноя и сжала.
— Доброе утро, — прошептала я.
Он шевельнулся.
— М-м, — пробормотал Ной, потом слегка улыбнулся с закрытыми глазами. — Доброе.
— Нам надо идти, — сказала я, желая, чтобы нам не надо было идти, — прежде чем моя мама найдет тебя здесь.
Ной перевернулся и навис надо мной, опираясь на локти, не прикасаясь — одну секунду, две, три. У меня часто застучало сердце. Ной улыбнулся, а потом выскользнул из кровати и из комнаты.
Мы встретились на кухне, как только я оделась, причесалась и придала себе в целом презентабельный вид. Зажатый между Даниэлем и Джозефом, Ной ухмыльнулся мне поверх чашки кофе.
— Мара!
Мама широко раскрыла глаза, увидев меня на кухне, причем полностью одетой. Но она быстро взяла себя в руки.
— Тебе что-нибудь дать?
Ной украдкой кивнул мне.
— Э-э, конечно, — ответила я. — Как насчет… — Я осмотрела кухонный стол. — Как насчет бейгла?
Мама улыбнулась, взяла с тарелки один и сунула в тостер. Я села за стол напротив трех мальчиков. Все, казалось, притворялись, что я не уединялась в комнате последние несколько дней, что со мной все в полном порядке.
— Итак, сегодня в школу? — спросила мама.
Ной кивнул.
— Думаю, я отвезу Мару, — обратился он к Даниэлю. — Если ты не против.
Я сдвинула брови, но Ной бросил на меня взгляд. Его рука нашла под столом мою. Я промолчала.
Даниэль встал и улыбнулся, потом пошел со своей тарелкой к раковине.
— Меня это очень даже устраивает. В таком случае я не опоздаю.
Я возвела глаза к потолку. Мама подтолкнула ко мне тарелку, и я тихо ела, сидя рядом с ней, Джозефом и Ноем, которые обсуждали, не пойти ли в зоопарк на выходных. Этим утром ясно чувствовалось, в каком они радужном настроении, и я ощутила, как в груди моей вздымаются любовь и вина. Любовь не требовала объяснений. Вина была за то, через что они из-за меня прошли. За то, через что они могли еще из-за меня пройти, если я не разрешу свою проблему. Но я отбросила эту мысль, поцеловала маму в щеку и подошла к передней двери.
— Готова? — спросил Ной.
Я кивнула, хотя готова не была.
— Куда мы на самом деле направляемся? — спросила я, как только Ной отъехал от дома.
Я прекрасно знала, что мы не можем ехать в школу. Там для меня было опасно. Потому что я была опасна, когда находилась рядом с другими людьми.
— Калле-Охо, 1821, — ответил Ной. — Ты же хотела вернуться в «Ботанику», так?
— Даниэль заметит, что нас нет в школе.
Ной пожал плечами.
— Я объясню, что тебе понадобился свободный день. Он ничего не скажет.
