Устроила праздник молодая графиня Белла Гиберти, происходившая из знатной тосканской семьи. Все, что касалось угощений и напитков, удалось на славу, но с гостями вышло иначе. Серые посредственности: именно это читалось в насмешливом взгляде Джакомо при виде большинства приглашенных — ими были молодые люди из лучших болонских семей. А девушек, причесанных и загримированных совершенно однообразно, он вообще находил лишенными и вкуса и фантазии.
Переходя из зала в зал с бокалом шампанского в руке, молодой человек спрашивал себя, не слишком ли строго он судит о приглашенных. И хотя суждения его отличались беспощадностью, ни сомнений, ни сожалений он не испытывал. Джакомо решительно отвергал снисходительность, всяческие оправдания, отговорки, компромиссы и не выносил ханжества, ревности, зависти, эгоизма, скрытых за хорошими манерами. Всему этому он противопоставлял долг и строгость: два слившиеся воедино понятия стали для него едва ли не навязчивой идеей. Долг и строгость — против легко раздаваемых удостоверений о честности и добропорядочности. И даже против ума, который Джакомо считал весьма редким товаром.
— Привет, синьор Строгость, — произнес кто-то рядом.
Джакомо, узнав голос, обернулся, попытавшись стереть с лица презрительную усмешку и заменить ее сердечной улыбкой:
— Чао, Яирам.
[1]
Я думал, ты отдыхаешь в уединении своей комнаты. А оказывается, ты здесь.
— Я знал, что встречу тебя.
В знак взаимного расположения они тронули друг друга повыше локтя.
Яирам Винчипане был сверстником Джакомо, и с первого взгляда было понятно, что оба они принадлежат к одному типу людей. С одним лишь внешним отличием: волосы у Джакомо были светлые и гладкие, а у Яирама — черные и вьющиеся.
Несколько мгновений молодые люди смотрели друг на друга, забыв обо всем вокруг. Наконец Яирам сказал:
— Я долго наблюдал за тобой, пока ты рассматривал гостей.
— Вот как?
— Да, синьор Строгость.
— Прекрати называть меня так. — В словах юноши не было ни упрека, ни раздражения, разве что легкий оттенок удовлетворения.
— Как хочешь, Джакомо Риччи. Но все равно, будь твой взгляд тепловым лучом, вокруг нас оказались бы горы обугленных тел.
Они посмеялись.
— И ведь это не назовешь ненавистью, которой я не разделяю, — продолжал Яирам. — Это презрение, чистое презрение. Именно этой твоей черте я больше всего завидую.
— Но ведь и у тебя презрения вдоволь.
— Я еще только начинающий.
— Постарайся и быстро научишься. В объектах у тебя не будет недостатка.
Яирам покачал головой и проницательно взглянул на друга:
— Избранными не становятся.
Джакомо изменил тон:
— Продолжайте, синьор Винчипане. Скажите мне, как избежать повсеместных засад, расставленных посредственностью.
Собеседник принял вид школьника, припоминающего урок:
— Достаточно нескольких уловок, чтобы в повседневной жизни избегать таких ловушек.
Джакомо подыграл ему:
— Ну так чего вы ждете, синьор Винчипане? У вас ровно шестьдесят секунд. Каждая лишняя секунда будет засчитываться в минус и скажется на конечной оценке.
— Это не так уж трудно. Можно уйти от темы разговора или сменить ее, а еще лучше — отправиться другой дорогой или же обойти, не поздороваться и не ответить на приветствие, притворившись рассеянным или задумчивым, сделать вид, будто слушаю, и даже обещать, но неизвестно что. Мои мысли при этом бродят в другом месте, так сказать, дышат чистым воздухом. — Мнимый школьник перевел дыхание. — Я хорошо выучил ваш урок, профессор? Думаю, я заслуживаю похвалы и даже воображаемой шоколадки.
Джакомо улыбнулся, но Яирам неожиданно изменился в лице и сделался серьезным. Он повернулся в сторону гостиной, где с приближением полуночи веселье все возрастало, и, никого не видя, продолжал, медленно выговаривая слова:
— И вот, делая выводы из сказанного мной, я торжественно беру на себя обязанность всеми силами стремиться к тому, чтобы порядок, исходящий от качества, взял верх над неопределенностью, а значит, и над несправедливостью. Я буду бороться за то, чтобы иерархия заслуг восстановила честность и плодотворное неравенство между теми, кто знает и не знает, между теми, кто существует и не существует.
Прикосновение к руке Яирама, похоже, вернуло его к действительности. Джакомо смотрел на него чрезвычайно внимательно. Яирам продолжал:
— Это ведь твои мысли, не так ли? Согласись, синьор Строгость, признайся, я сумел прочесть твои мысли.
Джакомо отошел и тотчас вернулся с нераспечатанной бутылкой шампанского.
— Идем. Идем отсюда.
— Не хочешь дождаться полуночи? Осталось недолго.
— Поднимем тост вдвоем — только ты и я. Но не здесь.
Его друг указал на компанию молодых людей, а точнее, на одну красивую девушку:
— А как же Анна… Оставишь ее в одиночестве?
Глаза Джакомо весело блеснули.
— Тебе кажется, она тут в одиночестве? Или ты сам хотел бы остаться и поразвлекать ее?
Друзья улыбнулись. Оба сразу же вспомнили один забавный случай — столкновение именно из-за Анны. Случай не такой уж давний, но уже позабытый обоими.
Джакомо поставил бутылку в угол, где ее никто не мог опрокинуть.
— Нужно попрощаться с избранным обществом… так, чтобы оно запомнило.
В черных глазах Яирама сверкнуло понимание.
— Такой отличный праздник заслуживает искренней благодарности.
— Все плохое, что было в прошлом году, надо уничтожить, — эхом отозвался Джакомо. — Тогда придет удача. А наши олухи и не знают об этом славном обычае.
И тотчас, не как попало, а спокойно и сосредоточенно, казалось, уже отработанными приемами, они принялись расшвыривать стулья, сбрасывать на пол бокалы, подносы и все, что попадалось под руку.
Глядя на этих молодых людей, с презрительно-любезным видом учиняющих погром, никто не решился реагировать, никто не попытался остановить их. Только Анна бросилась было к ним, но замерла и опустила голову: эти двое не переставали изумлять ее, и где-то в глубине души их выходки встречали у нее сочувствие.
Внезапно оба прекратили буйство, демонстрируя всем, что отнюдь не пьяны, подхватили свою бутылку, вежливыми поклонами, словно актеры после спектакля, поблагодарили публику и покинули дворец Гиберти.
Когда в домах и на улицах с наступлением полуночи послышались взрывы хлопушек и громкие крики, друзья, остановившись у колонны в одном из портиков, откупорили шампанское и большими глотками опустошили бутылку. А потом отправились бродить по центру города. Ночь была теплой, а свежий ветерок, дувший на перекрестках, не мешал спокойной прогулке.
