Кандидатов на прием было человек пятнадцать. Поэтому во время перерыва на ужин, состоявший из бутербродов, падре Белизарио предложил ускорить процедуру и голосовать не белыми и черными шарами, а простым поднятием рук. К тому же такая система — открытое, а не тайное голосование — лучше отвечала принципам демократии, объединявшим лигу. Предложение было принято.
Советники-гаранты представляли свои кандидатуры, давая краткую характеристику каждому, после чего поднятием рук определялось, принимать или не принимать. Приняты были почти все. Собрание уже шло к концу, когда Джакомо решил выставить кандидатуру Яирама.
Падре Белизарио покачал головой:
— А твой друг знает об этом?
— Нет.
— Как же ты можешь быть уверен, что он захочет вступить в лигу?
— Мы с ним однажды говорили об этом.
Вмешался один из советников:
— Думаю, ты не можешь решать за него.
— Я знаю, что ему хочется быть с нами, — ответил Джакомо. — И это пошло бы ему на пользу, потому что он очень одинок. Но я его хорошо знаю. Уверен, что сам он ни в коем случае не подаст формального заявления. Это мы должны сделать окончательный шаг.
— Джакомо, ты прекрасно знаешь, что по уставу сами мы никого не привлекаем, не ищем и не занимаемся вербовкой сторонников, — заметил председатель. — Мы принимаем только тех, кто добровольно присоединяется к нам.
Слова председателя были встречены одобрительным гулом.
— Не настаивай, Джакомо, — сказал падре Белизарио. — Лучше поговори со своим другом.
— Нет, это будет пустой тратой времени. А наша помощь ему сейчас нужна как никогда. Поэтому я настаиваю, братья, и прошу вас принять решение прямо сейчас.
— Да, случай из ряда вон выходящий, — заметил, поразмыслив, один из советников.
— Это что-то вроде почетного членства, — добавил другой советник. — Получается, что это он оказывает нам честь, вступая в лигу.
Джакомо, не упускавший ни единого слова и жеста, заметил некоторую растерянность братьев и воспользовался этим.
— Слишком строгие правила могут оказаться удавкой для такой организации, как наша, и способны извратить ее цели, — твердо заявил он. — Да, мы хотим помогать людям. Но, согласно вашим рассуждениям, мы рискуем лишить нашей поддержки именно тех, кто особенно нуждается в ней.
Возражений не последовало.
— Мы рассчитываем, что людей привлечет к нам наша работа, наша деятельность, — продолжал Джакомо все в том же суровом тоне. — Это верно, но сейчас речь идет о высокомерии и желании поставить себя выше других. И эти недостатки, вызванные чересчур большим самомнением, мы можем восполнить, только встав на путь смирения. Истинного смирения, не поверхностного, а истинного. Смирения, благодаря которому мы станем способны первыми из всех раскрыть наши объятия навстречу обиженным и отдать им душу и сердце.
Воцарилось тягостное молчание. Наконец слово взял падре Белизарио:
— Наш Джакомо — «утонченный доктор»,
[15]
и я прошу вас посмотреть в энциклопедии, кого из отцов Церкви так называли. Как бы то ни было, он поставил важную проблему, которую рано или поздно нам все равно придется решать. — Он взглядом указал на председателя собрания. — А теперь вернемся к началу нашей дискуссии. Так вот, нравится вам или нет, мой совет таков: давайте проголосуем за прием Яирама Винчипане в лигу.
— Я согласен, — сказал председатель. — И поскольку никто не возражает, приступим к голосованию. Учитывая некоторую щекотливость ситуации, будем голосовать тайно.
Падре Белизарио пошел за урной — деревянным ящиком с проделанным в нем отверстием, а советники тем временем доставали шары.
Президент попросил Джакомо представить кандидата.
— Буду краток. Недостатки: те же, что и у нас. Достоинства: он лучше всех нас. Думаю, больше мне добавить нечего.
Один за другим советники подходили к урне и опускали в нее руку, оставляя внутри заранее выбранный шар. Джакомо голосовал последним.
Охваченный волнением, он вернулся на свое место, с тревогой ожидая результата, словно речь шла об экзамене первостепенной важности.
Падре Белизарио не без торжественности подошел к урне и открыл ее. Посмотрев на содержимое, он с невозмутимым лицом поставил ящик на середину стола, чтобы все увидели результат голосования.
Результат оказался потрясающим.
— Семь голосов «против», ни одного «за», — спокойно сообщил падре.
Опрокинув стул, Джакомо вскочил с места:
— Семь черных шаров! Не может быть! Я опустил белый шар, клянусь вам!
Его вид был пугающим.
— Невероятно! — воскликнул председатель. — Я тоже опустил белый шар!
То же самое поспешили заявить и другие советники.
— Не верю! — закричал Джакомо. — Я заметил вашу враждебность с самого начала голосования!
В ответ раздались нестройные крики, поднялся гвалт, но падре Белизарио, воздев руки к небу, призвал всех к спокойствию. Он не утратил ни своей всегдашней решительности, ни искусства убеждать:
— Джакомо говорит о враждебности, о предвзятом отношении, и, конечно, он прав, хотя с его стороны было ошибкой выдвинуть кандидатуру своего друга с помощью приема, который отдает скорее высокомерием, нежели благородством. — Он сделал паузу, взглянув сквозь полуприкрытые веки на лица молодых людей. — Так или иначе, не будем забывать, что предрассудки и предвзятости могут сыграть с нами странную шутку и даже повлиять на наши чувства.
— А почему бы не проверить? — предложил председатель. — Достанем шары, которые мы не использовали, и посмотрим, белые они или черные.
— Я против, — твердо заявил один советник. — Голосование должно оставаться тайным.
Джакомо выложил на стол свой шар.
Он был белый.
Джакомо с ужасом посмотрел на него и отбросил в сторону. Потом швырнул на пол урну с черными шарами.
— Я не ошибся! Я опустил в урну белый шар, совершенно белый! — резко заявил он. — Это жалкий цирковой фокус, трюк, достойный профессора Борги. — Он сообразил, что намек не понятен остальным, но гнев его не утих: — Мне все равно, кто разыграл эту гнусную комедию. Я только хочу сказать, что лига обиженных глубоко обидела меня.
Покрасневший от волнения председатель парировал:
— Разгневанный Ахилл удаляется в свой шатер?
Вместо ответа Джакомо отвернулся от него.
Председатель примирительно сказал:
— А ведь именно ты призывал к смирению. И теперь подаешь нам прекрасный пример.
Советники разошлись, демонстративно гремя стульями.
