— Непредсказуемое, но не для твоих коллег, — вставил Джакомо, которому пришли на память апокалиптические картины, столь дорогие для падре Белизарио.
— В общем, старая демократия сходит на нет и больше не сумеет сдерживать напор национализма, расизма и религиозного фанатизма, старых знакомцев, которые вновь подняли голову и готовы к борьбе…
— К борьбе за власть. — Джакомо, следивший за словами друга с дружеским сочувствием, снова улыбнулся. — Дорогой Гельмут, если верно что микрокосм есть отражение макрокосма, то и моя небольшая лига — ценное поле для наблюдения.
— Что случилось? Твоя лига растаяла на солнце?
— Забавная история, — сказал Джакомо, твердо поддерживаемый за руку другом. — Нынешний президент лиги — отличный врач — высказал недовольство и выразил тем самым мнение меньшинства членов.
— Наименее удачливых и наименее привилегированных, как я понимаю?
— Пожалуйста, не перебивай. Словом, президент выдвинул обвинения: лига, мол, сделалась слишком элитарной и потому не способна представлять истинные интересы обиженных. Начались такие бесконечные споры, что лига стала походить на клуб якобинцев. А закончилось тем, что руководящий совет в полном составе сложил полномочия.
— И наконец-то падре Белизарио обрел всю власть.
Джакомо на мгновение задумался над иронией друга.
— Ты в самом деле считаешь… — Но сразу же отбросил эту абсурдную мысль. — Нет, он сейчас, напротив, сильно озабочен. Лига — его детище, это он создал ее.
Они вошли в здание.
Вилла фон Зайте (так она называлась) была резиденцией барона Рудольфа фон Зайте. Теперь это было закрытое учебное заведение, куда ненадолго — на два-три месяца — приезжали ученые со всех концов света. Масштабы гостеприимства зависели от стипендии, предоставленной административным советом фонда. Избранные счастливцы занимались философией, историей, теологией, которые изучались также и в эзотерическом плане. В здании царила тишина, и лишь изредка встречался кто-либо из стипендиатов.
В свое время барон оставил для себя небольшую квартиру — ту, которую теперь занимал Гельмут. Никто не допускался в эти помещения, расположенные на втором этаже, с задней стороны виллы, и выходившие окнами в лес. Тут было несколько комнат и огромная библиотека, без труда служившая при необходимости весьма приятной гостиной. Одна из спален уже была приготовлена для Джакомо.
После ужина друзья прошли в библиотеку. Прежде чем расположиться в кресле, Джакомо захотел взглянуть на книги, которые закрывали все стены сверху донизу. С некоторым удивлением он обнаружил, что большинство авторов (философы, историки, прозаики, поэты) были немцами. От Канта до Гегеля, от Гриммельсгаузена до Гёте — ни одно из сколько-нибудь громких имен не было пропущено. Имелось также множество биографий и партитур — особенно тех произведений, которые за два последних века оказали заметное влияние на немецкую музыку.
— Кто был этот барон Зайте?
— Издатель, но в первую очередь — библиофил, — ответил Гельмут, потом, похоже собравшись с мыслями, продолжал: — Он питал необыкновенную страсть к книгам, словно получал от них некие жизненные соки. Это был необыкновенный человек… так говорят.
Джакомо вопросительно поглядел на друга — почему необыкновенный?
Гельмут поколебался. Ему хотелось ответить, но так, чтобы не сказать главного. Поэтому он подбирал подходящие слова.
— Он был словно чистый дух, существо почти нематериальное. — Побуждаемый вызванным у друга интересом, Гельмут продолжал с некоторым пылом: — Состояние его было громадным, но ни один человек не знал ничего о происхождении этого богатства. Нет никаких сведений и о его рождении, неизвестно, кто был его отец. Когда он исчез в тысяча восемьсот шестьдесят шестом году, ему было лет тридцать.
— Можно подумать, что ты лично был с ним знаком.
Гельмут обозначил улыбку:
— Когда живешь тут, словно ощущаешь его присутствие.
— Это верно, мне тоже так кажется. Вероятно, он не был женат.
— Вовсе нет, как раз наоборот. Его жена, баронесса Паула, умерла в начале Первой мировой войны. Это она учредила фонд и научный центр.
Между тем Гельмут достал из письменного стола бумаги, которые Джакомо прислал ему примерно месяцем раньше. Это были фотокопии письма Яирама из Арденн и дневника, который Джакомо вел в Америке.
Прежде чем завести о них разговор, оба внимательно посмотрели друг на друга. Они откладывали беседу не из стремления уклониться от нее, а из желания провести ее в совершенно спокойной обстановке.
— Ты прочитал все это?
— Еще бы. И не один раз. Вы проделали уникальную работу.
— Ты считаешь?
Неторопливым жестом Гельмут умерил пыл Джакомо:
— Подожди. Прежде чем двигаться дальше, я хотел бы понять, кто участвует в этой истории, а кто нет.
Джакомо кивнул.
— Борги?
— Нет. В какой-то момент он дал нам понять, что этот вопрос его больше не занимает, и тогда мы сами исключили его.
Гельмут сделал одобрительный жест:
— Твой друг Яирам?
Джакомо пришлось преодолеть очевидное смущение.
— Мы больше не встречаемся. Он сам настоял на этом.
— Почему?
— Я серьезно провинился перед ним.
— Жаль.
— Почему ты так говоришь? Ведь Яирам не нравился тебе. Или ты изменил свое мнение?
— При чем здесь это? — с некоторой досадой ответил Гельмут. — Жаль, потому что он мог быть еще полезен.
— Полезен… Мне не нравится это слово применительно к моему другу.
— Понимаю. Ты любишь его, несмотря ни на что. Он знает, что ты здесь?
— Вряд ли. Я не говорил ему.
— Идем дальше. Падре Белизарио?
Вопрос застал Джакомо врасплох.
— Он вообще не в счет.
— Это же твой духовный отец. Что ему известно?
— Ты на ложном пути, Гельмут. У падре Белизарио хватает других забот.
— Значит, нас только двое.
— Ты забыл Уайта.
Гельмут улыбнулся:
— Ты плохо знаешь Иеремию. Это человек весьма любознательный, с обширными интересами, но чистый интеллектуал, и ничего больше. — Гельмут откинулся на спинку кресла. — Я тоже не сидел без дела. По твоей просьбе я побывал в Бонне, в министерстве обороны, и смог также получить консультацию в архиве службы национальной безопасности.
Джакомо сгорал от любопытства, но постарался сдержаться.
— И конечно, не нашел ничего интересного.
— Наоборот. Суди сам. — Гельмут улыбнулся, предвкушая впечатление от открытий, которыми собирался поделиться. — В тот день, двадцать восьмого декабря, немецкий отряд действительно стоял на восточной границе Плэн-де-Пастер. И эти тридцать пять солдат буквально уничтожили целый американский батальон. Похоже на правду, учитывая, что все они заслужили Железный крест посмертно. Да, посмертно. Погибли все.
