И тут мы увидели какого-то странного человека, что прислонился к большому камню и глядел на нас. Еще минуту назад на этом месте никого не было.
Человек был очень высок и страшно худ. Из-под овчинного плаща, защищавшего от сильного мороза, видна была черная ряса, прикрывавшая руки и ноги. Огромный капюшон не позволял рассмотреть лицо. Были заметны только красные глаза, сверкающие, как угли. Я готов был поклясться, что под черной рясой пустота или что она накинута на скелет. Я попытался отогнать прочь дурные предчувствия.
Все замерли, не произнося ни слова. Какой-то особый, совсем не зимний, холод — холод ужаса — пробрал нас насквозь. Запах серы исчез, но воздух сделался тяжелым.
Черный монах (не знаю, как иначе назвать его) заговорил низким, мрачным голосом:
— Меченосцы, не так ли?
Таддео словно не заметил сарказма, прозвучавшего в его голосе:
— А ты кто такой?
Пониже горящих на темном лице углями глаз появилась щель с длинными желтоватыми зубами.
— Рыцарь Креста. Не говори мне, что никогда не встречал таких.
Напрасно Таддео высматривал на одежде монаха крест, распятие или иной знак благочестия. Он нахмурился, припоминая:
— Я думал, ваша секта давным-давно отлучена от Церкви из-за какой-то греховной ереси.
— Клевета бенедиктинцев, восходящая к восьмому веку. Секта распустилась сама.
Я спросил, что это была за ересь, но взгляд пылающих глаз теперь устремился на пеньковые веревки, служившие нам для измерений.
— Зачем пришли сюда?
Таддео ответил:
— Хотим построить большую часовню.
— Церкви в аббатстве, выходит, недостаточно? Истинно верующему нет нужды в стольких церквах. — Он продолжал со смехом: — Сегодня слуги Господа только и делают, что освящают и оскверняют церкви и думают, будто подобное усердие — признак веры. Но Богу от этого мало проку, да и оскверненных церквей гораздо больше.
— А кому же это выгодно?
— Кому-то другому. — Говоря так, странный монах выпростал из длинного рукава узловатый указательный палец и направил его сначала вниз, потом вверх. Вновь обнажились желтые зубы. — Тому, кто не ударяет палец о палец и не тратит ни гроша, но при этом завладевает всеми новостроенными церквами. — Последние слова сопровождались хриплым смехом.
И тут я неожиданно задал вопрос, который вертелся у меня на котике языка:
— А ты веришь в Бога?
Монах сделался серьезным:
— Конечно, как и ты, брат. Ужас как верю, иначе жизнь моя не имела бы смысла.
Эти слова отозвались в наших сердцах, словно глухие удары каменного колокола. Внезапно монах заговорил по-другому:
— Вижу много земли и много скотины. А золото у вас есть?
— А что?
— Скоро оно вам очень понадобится. Все золото. Может статься, его окажется даже мало.
Монах встал. Его тощая фигура зловеще обрисовалась на фоне светлого неба.
Сильно взволнованный, Таддео шагнул к нему:
— Объясни. Что ты хочешь этим сказать?
— Глазам не прозреть то, что написано на роду, но голова-то знает, что колесо фортуны вертится. — Пылающие глаза впились в Таддео. — Ты приор и потому делай, как я велю: не строй здесь ничего. Не придется тратить деньги и страдать при виде руин своей земной славы.
Монах повернулся и зашагал прочь. Таддео остановил его, крикнув вслед:
— Куда же ты? Поговорим еще.
Тот не обернулся.
— Завтра мне надо быть в Фульде.
Я в изумлении воскликнул:
— В Фульде? Но ведь это же далеко за Вюрцбургом, на другом конце света.
Таддео поддержал меня, тоже понимая, сколь невероятна подобная затея:
— Завтра ни за что туда не доберешься, даже будь у тебя ангельские крылья.
Монах обернулся ровно настолько, чтобы мы увидели его улыбку. Улыбку гиены.
— Крылья есть не только у ангелов. У птиц ведь тоже есть, не так ли? — Он указал на небо. Потом добавил: — В Фульде находится один отличный монастырь. Туда удалился от мира старый аббат, который продал вам Хиршау. Он давно выплачивает мне старый должок. И вот завтра последний взнос. Самый важный, вы же понимаете.
Черное лицо его вплотную придвинулось к рыжебородому лицу Таддео. И вдруг монах запел:
— «Девять рыцарей отправились на Восток. Девять рыцарей…» — Он остановился. — Ты ведь знаешь эту песенку, так?
Таддео растерянно посмотрел на меня. А тот продолжал низким голосом:
— Меченосец, послушай меня, сбереги все свои деньги, все золото. Все, что имеешь. Не знаю, конечно, хватит ли его.
Он наклонился и пальцем начертал на голой земле цифры, расположив их треугольником:
И начал спускаться с холма в противоположную от аббатства сторону. Мы стояли и смотрели на загадочный треугольник.
— Ничего не понимаю, — сказал Таддео. — А ты?
Я покачал головой:
— Нет, и все никак не вспомню, где же я встречал этого монаха.
И тут из аббатства донесся призывный звон колокола.
Прежде чем двинуться в путь, Таддео попытался ногой стереть треугольник. Но числа остались, словно были высечены на камне.
Зато исчез черный монах.
Некоторое время спустя мы узнали, что старый аббат из Хиршау умер в Фульде как раз в тот день, когда черный монах должен был встретиться с ним. Известие не удивило меня, потому что я ожидал его.
Таддео посмотрел один старый текст, хранившийся в библиотеке, и выяснил, что это за ересь, в которой обвиняли рыцарей Креста. В восьмом веке они стали именовать себя рыцарями Света — Люциферами — и за это были отлучены от Церкви.
Между тем беспокойство от этой странной встречи прошло, неприятные воспоминания рассеялись — как и намерение построить часовню. В нашем богатейшем аббатстве мы чувствовали себя прекрасно, словно мыши в мучном амбаре. 12 апреля 1313 года мы собрались в «раю» — в полукруглом помещении за главным алтарем. Мы еще пели вечерний хоровой чин, как вдруг из секретариата, слева от алтаря, выглянул безбородый капеллан. Мелко семеня, он почтительно приблизился к приору и что-то быстро зашептал ему на ухо. Таддео поднялся со скамьи и жестом предложил мне последовать за ним. Мы поспешно прошли темное помещение канцелярии и вышли в узкий коридор, который вел из церкви к жилищу приора.
Мы не почувствовали никакого запаха серы, но он там был. Черный монах спокойно ожидал нас, сидя у жаровни и грея руки у огня. Насмешливо улыбаясь, он сощурил красные глаза:
