— Скучно? — Гельмут встревожился. — Прошу тебя, не шути. Азугир убежал от тебя, и только это заклинание может спасти твою душу.
— Ты так думаешь?
Падре Белизарио зажег спичку и поднес ее к пергаменту, в глазах его загорелся вызов.
— Что ты собираешься делать? Ты с ума сошел!
Монах поджег пергамент. Старая бумага вспыхнула и сгорела в несколько секунд.
— Хочу провести опыт. Хочу посмотреть, стоят ли наши действия, наши труды и дух, который их вдохновляет, того же, что и магические заклинания. Именно так измеряется вера, дорогой Гельмут. Если я не прав, то готов отправиться в ад.
— Но ты уже в аду, — похолодев, сказал Гельмут.
— Тихо. Все станет ясно, когда я должен буду отдать душу. Мне и вправду интересно — кому. — Падре Белизарио выглядел уверенным в себе и даже веселым. С явным удовлетворением он потер руки и взглянул на Гельмута: — Ты сказал, что я уже в аду? Если так, подыграй мне — исполни роль дьявола. А мне следует торопиться, потому что год дьявола уже на исходе.
Гельмут смотрел на него все более растерянно.
— Чего ты ждешь? Доставай корону. Я же знаю, что умираешь от желания сыграть на нее.
Гельмут улыбнулся:
— Партию в карты Таро? А разве ты умеешь играть?
Падре Белизарио кивнул.
— А если выиграю?
— Не выиграешь, — сказал монах.
— А может быть, все же…
— Старые правила остаются в силе. Выиграешь, снова захочешь играть и тогда проиграешь. Я достаю карты.
После некоторого колебания Гельмут пожал плечами и положил на стол корону, которая некогда венчала великого Гуго де Пейнса.
Партия закончилась быстро. Падре Белизарио, победитель, взял корону и с удовольствием залюбовался ею, поднеся к свету. Потом поднял, собираясь надеть себе на голову.
— Кончай эту глупую игру, — сказал Гельмут, останавливая его руку. — Хочешь умереть от удара молнии?
Улыбаясь, падре Белизарио высвободил руку.
— А если я вдруг окажусь избранным?
Гельмут не нашел ответа и только проговорил, закрыв глаза:
— Если действительно хочешь покончить с собой, я не могу помешать тебе.
Без малейшего опасения падре Белизарио надел корону и застегнул пряжку. Гельмут открыл глаза и был потрясен. Простое кресло, с которого монах словно благословлял его, показалось ему троном. Он преклонил колено, и большой палец Великого магистра начертал на его лбу крест.
Гельмут произнес старинную клятву. Его голос дрожал от волнения:
— Клянусь посвятить слова, оружие, силу и жизнь защите веры и единства Бога. Тебе, мой Великий магистр, обещаю полное повиновение из любви к Христу.
Монах сделал одобрительный жест:
— Посвящаю тебе этот мой призыв из книги Чисел. — Он поднялся. — Да благословит тебя Господь и защитит тебя. Да осветит Господь твое лицо Своим ликом и будет милостив к тебе. Да обратит Господь к тебе Свой лик и ниспошлет мир.
Он снял корону и положил ее на стол.
Гельмут поднялся с колен и отступил назад. Падре Белизарио подозвал его и обнял. Потом Гельмут взял свою сумку и вышел.
Монах напрасно искал корону. Наконец покачал головой и засмеялся. Он не сердился на того, кто ее украл, — более того, уверенность, что они скоро вновь увидятся, развеселила его.
На улице Санто-Стефано, в доме Джакомо, старый Ансельмо закончил зажигать свечи в память усопших, вставленные в девять ветвей канделябра. Затем подошел к окну и посмотрел на детей, игравших на площади перед церковью.
Сквозь закрытые окна, словно издалека, доносились их звонкие голоса:
Девять рыцарей
отправились на Восток.
Девять рыцарей
оставили матерей,
покинули жен,
у них было много детей.
Тридцать три тысячи,
Тридцать три тысячи рыцарей.
Пламя пожирает золото,
но меняет судьбу,
за золото рыцари
поплатились смертью.
Тридцать три тысячи:
столько их будет
спустя тысячу лет,
когда вернутся.
