— Вам так уж необходима трезвость ума?
— Это моя работа. Архивы, документы… Всему надо дать объективную оценку. Насколько это возможно, разумеется. Так где же Тальяферри?
Теперь в голосе Эдварда звучала ирония — игра слишком затянулась.
— Придет. Еще не настало время. — Лючия говорила спокойно, почти равнодушно.
— Подождем. Нам ведь некуда спешить, не так ли?
— Я привыкла ждать.
— Ну да, итальянки всегда терпеливо ждут своих мужчин. Такая во всяком случае идет молва. Тальяферри часто заставляет вас ждать?
— Я вижу его каждый день, — ответила Лючия, не меняя своего неторопливого и отстраненного тона.
— Каждый день и… каждую ночь. Вы мимоходом сообщили мне это. Чтобы я не строил никаких иллюзий? Но ревновать-то вы мне не запретите? Хотя, в самом деле, какое право я имею на ревность…
Лючия молчала. Эдвард жестом подозвал одного из слуг. Тот подошел с кувшином вина и, поставив его на стол вместе с двумя стаканами, исчез.
— Вино! Вино из винограда, собранного в предместьях Рима в прошлом веке! Совсем не удивлюсь, если так и окажется.
Эдвард наполнил стаканы. Лючия все больше уходила в себя, а Эдвард продолжал говорить, словно в лихорадке:
— Ну, расскажите о себе, милая Лючия. Что вы делаете? Чем занимаетесь? Я хочу сказать — кем работаете?
— Натурщицей.
Эдвард поднял брови.
— Натурщицей. У Тальяферри, — пояснила Лючия.
— Не самое распространенное занятие в наше время. Чаще услышишь — манекенщицей, тогда понятно, что речь идет о рекламном бизнесе. А вы — просто натурщица у художника. Значит, все светлое время суток проводите в мастерской, а на улицу выбираетесь только вечером.
— С чего вы взяли?
— Вы так бледны, словно никогда не бываете на солнце. Но надо признать, что бледность вам к лицу. Это тоже составляет часть вашего очарования.
— Да, я не люблю солнечный свет.
Эдвард долил себе вина и выпил почти все залпом.
— Каким вы представляли меня до нашей встречи?
— Точно таким, каким вы оказались.
Пристальный взгляд Лючии волновал его.
— Но как? Как один человек, если, конечно, он не ясновидящий, может с точностью представить себе другого человека? Ведь между воображаемым и действительным должна быть разница?
— Вот некоторые и считают меня колдуньей. Так что берегитесь. — Все это было сказано без тени улыбки.
Не очень сознавая, зачем он это делает, Эдвард протянул руку и дотронулся до медальона на груди девушки. Он никогда не перебарщивал со спиртным, но сейчас остановиться не мог. Вино и присутствие Лючии все больше волновали его.
— Надеюсь, все колдуньи такие же красивые. — Он приподнял стакан Лючии, приглашая выпить вина, и посмотрел ей прямо в глаза. — А Тальяферри, видно, решил замучить нас ожиданием.
— Он появится с минуты на минуту.
Эдвард допил вино. Длинная тень, отбрасываемая на стену спускавшимся по лестнице человеком, заставила его вздрогнуть.
— Это он!
— Нет, не он, — сказала, не оборачиваясь, Лючия.
На лицо незнакомца упал свет факела, и Эдвард внутренне ахнул, настолько вошедший был похож на хозяина таверны. Легче было списать это на игру воображения.
Хозяин и новый посетитель переглянулись и оба посмотрели на Лючию и англичанина.
Эдвард подумал, что, может быть, сейчас самое время уйти, но желание довести партию до конца и присутствие Лючии удерживали его.
— Хоть бы одним глазком взглянуть наконец на этого Тальяферри!
Полуприкрыв глаза и покачивая, как в забытьи, головой, Лючия повторила уже сказанную ранее фразу:
— Он похож на вас.
В этот момент зазвучала музыка. Вошедший, близнец хозяина, прислонясь к стене, перебирал гитарные струны. Наконец из перебора возникла мелодия, и хрипловатым низким голосом человек начал петь.
Сегодня время полнолунъя.
Виденье, странница, колдунья,
О, кто б ты ни была, молю —
Не отвергай любовь мою.
Колокола звонят: динь-дон.
Пускай продлится этот сон.
Но сто колоколов в ответ
Сказали — нет.
И если я тебе не мил, —
Тот, кто всегда тебя любил, —
Молю, хотя бы до рассвета
Ты мне не говори про это.
Эдвард и Лючия внимательно вслушивались в слова.
Не отвергай любовь, молчи,
Свети мне, как луна в ночи.
Вчера, сегодня и всегда
Скажи мне — да.
Колокола звонят: динь-дон.
Пускай продлится этот сон.
Но сто колоколов в ответ
Сказали — нет.
Закончив, певец учтиво поклонился.
Эдвард с благодарностью захлопал, но хлопки эти странно звучали в пустом подвале, под темными сводами.
Взяв предложенные Эдвардом деньги, певец отошел от их стола.
— Однако не понимаю, — Эдвард оглянулся, — почему мы одни в таком романтическом месте? Здесь всегда мало посетителей?
Лючия и гитарист переглянулись. Опять прислонясь к стене, певец принялся наигрывать только что звучавшую мелодию.
— Обычно тут много народу. — Лючия была невозмутима. — Мы в Риме привыкли ужинать поздно.
Эдвард взглянул на соседний стол. Незажженная свеча, стоявшая на нем, вспыхнула, точно от его взгляда. И вслед за нею вспыхнули свечи на всех других столах.
Не ожидавший ничего подобного, Эдвард пробормотал:
— А… вы видели?
— Что? — Лючия даже не повернула головы.
— Свечи… Фокус какой-то… А почему вы не пьете?
Лючия подняла стакан:
— Пью… — Улыбка у нее получилась несколько натянутой.
Сердце уже стучало у Эдварда под самым горлом.
— Может, поговорим немного о завтрашнем дне?
— О завтрашнем?
— Когда встречаешь женщину, которая тебе нравится… конечно, начинаешь думать о будущем. Если вы так уж не любите солнечный свет, мы можем встретиться вечером при свечах или даже при керосиновых лампах, как сейчас. — Он взял Лючию за руку. Но выражение лица девушки по-прежнему оставалось отрешенным.
— Этого я от вас не ожидала, профессор.
