Панди, постояв немного как бы в нерешительности, теми же
четкими передвижениями вернулся на место. За столом негромко разговаривали. «Ты
будешь сегодня в собрании, Чачу?» – спрашивал бригадир. «У меня дела», –
ответствовал ротмистр, закуривши новую сигарету. «Напрасно. Сегодня там
диспут». – «Поздно спохватились. Я уже высказался по этому поводу». – «Не
лучшим образом, – мягко заметил ротмистру штатский. – Кроме того, меняются
обстоятельства – меняются мнения». – «У нас в Гвардии это не так», – сухо
сказал ротмистр. «Право же, господа, – капризным голосом произнес бригадир. –
Давайте все-таки встретимся сегодня в собрании…» – «Я слышал, свежие креветки
привезли», – не переставая рыться в бумагах, сообщил адъютант. «Под пиво, а?
Ротмистр!» – поддержал его штатский. «Нет, господа, – сказал ротмистр. – У меня
одно мнение, и я уже высказал его. А что касается пива…» Он добавил еще что-то
невнятное, вся компания расхохоталась, а ротмистр Чачу с довольным видом
откинулся на спинку стула. Потом адъютант перестал рыться в бумагах, нагнулся к
бригадиру и что-то шепнул ему. Бригадир покивал. Адъютант сел и произнес,
обращаясь как бы к железной табуретке:
– Ноле Ренаду.
Панди толкнул дверь, высунулся и громко повторил а коридор:
– Ноле Ренаду.
В коридоре послышалось движение, и в комнату вошел пожилой,
хорошо одетый, но какой-то измятый и встрепанный мужчина. Ноги у него слегка
заплетались. Панди взял его за локоть и усадил на табурет. Щелкнула,
закрываясь, дверь. Мужчина громко откашлялся, уперся руками в раздвинутые
колени и гордо поднял голову.
– Та-ак… – протянул бригадир, разглядывая бумаги, и
вдруг зачастил скороговоркой: – Ноле Ренаду, пятьдесят шесть лет, домовладелец,
член магистратуры… Та-ак… Член клуба «Ветеран», членский билет номер такой-то…
(Штатский зевнул, прикрывая рот рукой, вытянул из кармана пестрый журнал,
положил себе на колени и принялся перелистывать) Задержан тогда-то там-то… при
обыске изъято… та-ак… Что вы делали в доме номер восемь по улице Трубачей?
– Я – владелец этого дома, – с достоинством сказал
Ренаду. – Я совещался со своим управляющим.
– Документы проверены? – обратился бригадир к
адъютанту.
– Так точно. Все в порядке.
– Та-ак, – сказал бригадир. – Скажите, господин Ренаду,
вам знаком кто-нибудь из арестованных?
– Нет, – сказал Ренаду. Он энергично потряс головой. –
Каким образом?… Впрочем, фамилия одного из них… Кетшеф… По-моему, у меня в доме
живет некий Кетшеф… а впрочем, не помню. Может быть, я ошибаюсь, а может быть
не в этом моем доме. У меня есть еще два дома, один из них…
– Виноват, – перебил штатский, не поднимая глаз от
журнала. – А о чем разговаривали в камере остальные арестованные, вы не
обратили внимания?
– Э-э-э… – протянул Ренаду. – Должен признаться… У вас
там… э-э-э… насекомые… Так вот мы, главным образом, о них… Кто-то шептался в
углу, но мне было, признаться, не до того… И потом, эти люди мне крайне
неприятны, я – ветеран… Я предпочел иметь дело с насекомыми, хе-хе!
– Естественно, – согласился бригадир. – Ну что же, мы
не извиняемся, господин Ренаду. Вот ваши документы, вы свободны… Начальник
конвоя! – сказал он, повысив голос.
Панди распахнул дверь и крикнул:
– Начальник конвоя, к бригадиру!
– Ни о каких извинениях не может быть и речи, – важно
произнес Ренаду. – Виноват только я, я один… И даже не я, а проклятая
наследственность… Вы разрешите? – обратился он к Максиму, указывая на стол, где
лежали документы.
– Сидеть, – негромко сказал Панди.
Вошел Гай. Бригадир передал ему документы, приказал вернуть
господину Ренаду изъятое имущество, и господин Ренаду был отпущен.
– В провинции Айю, – задумчиво сказал штатский, – есть
обычай: с каждого выродка – я имею в виду легальных выродков – при задержании
взимается налог… добровольный взнос в пользу Гвардии.
– У нас это не принято, – холодно сказал бригадир. –
По-моему, это противозаконно… Давайте следующего, – приказал он.
– Раше Мусаи, – сказал адъютант железной табуретке.
– Раше Мусаи, – повторил Панди в открытую дверь.
Раше Мусаи оказался худым, совершенно замученным человечком
в потрепанном домашнем халате и в одной туфле. Едва он сел, как бригадир,
налившись кровью, заорал: «Скрываешься, мерзавец?», на что Раше Мусаи принялся
многословно и путано объяснять, что он совсем не скрывается, что у него больная
жена и трое детей, что у него за квартиру не плочено, что его уже два раза
задерживали и отпускали, что работает он на фабрике, мебельщик, что ни в чем не
виноват, и Максим уже ожидал, что его выпустят, но бригадир вдруг встал и
объявил, что Раше Мусаи, сорока двух лет, женатый, рабочий, имеющий два
задержания, нарушивший постановление о высылке, приговаривается согласно закону
о профилактике к семи годам воспитательных работ с последующим запрещением
жительства в центральных районах. Примерно минуту Раше Мусаи осмысливал этот
приговор, а затем разыгралась ужасная сцена. Несчастный мебельщик плакал,
несвязно умолял о прощении, пытался падать на колени и продолжал кричать и
плакать, пока Панди выволакивал его в коридор. И Максим снова поймал на себе
пристальный взгляд ротмистра Чачу.
– Киви Попшу, – сказал адъютант.
В дверь втолкнули плечистого парня с лицом, изуродованным
какой-то кожной болезнью. Парень оказался квартирным вором-рецидивистом, был
захвачен на месте преступления и держался нагло-заискивающе. Он то принимался
молить господ-начальничков не предавать его лютой смерти, то вдруг истерически
хихикал, отпускал остроты и затевал рассказывать истории из своей жизни,
которые все начинались одинаково: «Захожу я в один дом…» Он никому не давал
говорить. Бригадир, после нескольких безуспешных попыток задать вопрос,
откинулся на спинку стула и возмущенно поглядел направо и налево от себя.
Ротмистр Чачу сказал ровным голосом:
– Кандидат Сим, заткни ему пасть.
Максим не знал, как затыкают пасть, поэтому он просто взял
Киви Попшу за плечо и пару раз встряхнул. У Киви Попшу лязгнули челюсти, он
прикусил язык и замолчал. Тогда штатский, давно уже с интересом наблюдавший
арестованного, произнес: «Этого я возьму. Пригодится». «Прекрасно!» – сказал
бригадир и приказал отправить Киви Попшу обратно в камеру. Когда парня вывели,
адъютант сказал:
– Вот и весь мусор. Теперь пойдет группа.
– Начинайте прямо с руководителя, – посоветовал
штатский. – Как там его – Кетшеф?
Адъютант заглянул в бумаги и сказал железной табуретке:
– Гэл Кетшеф.
Ввели знакомого – худого человека в белом халате. Он был в
наручниках, и поэтому держал руки, неестественно вытянув их перед собой. Глаза
у него были красные, лицо отекло. Он сел и стал смотреть на картину поверх
головы бригадира.
