У дядюшки Каана все были глупцы. Коллеги по кафедре –
глупцы, одни старательные, другие обленившиеся. Ассистенты – болваны от
рождения, коим место в горах пасти скотину, да и то, говоря по правде,
неизвестно – справятся ли. Что же касается студентов, то молодежь сейчас вообще
словно подменили, а в студенты, к тому же, идет самая отборная дурость, которую
рачительный предприниматель не подпустил к станкам, а знающий командир
отказался принять в солдаты. Так что судьба науки об ископаемых животных
предрешена… Гай не слишком об этом сожалел, бог с ними, ископаемыми, не до них
сейчас, и вообще непонятно, зачем и кому эта наука может когда-либо
понадобиться. Но Рада дядюшку очень любила и всегда ужасалась вместе с ним по
поводу глупости коллеги Шапшу и горевала, что университетское начальство не
выделяет средств, необходимых для экспедиций…
Сегодня, впрочем, разговор пошел о другом. Рада, которая,
массаракш, все-таки все слышала у себя за ширмой, спросила вдруг дядю, чем
выродки отличаются от обычных людей. Гай грозно посмотрел на Мака и предложил
Раде не портить родным и близким аппетита, а читать лучше литературу. Однако
дядюшка заявил, что эта литература написана для глупейших из дураков; что в
Департаменте общественного просвещения воображают, будто все такие же невежды,
как они сами; что вопрос о выродках совсем не так прост и совсем не так мелок,
как его пытаются изобразить для создания определенного общественного мнения; и
что либо мы будем здесь как культурные люди, либо как наши бравые, но – увы! –
малообразованные офицеры в казармах. Мак предложил ради разнообразия побыть как
культурные люди. Дядюшка выпил еще рюмку и принялся излагать имеющую сейчас
хождение в научных кругах теорию о том, что выродки есть не что иное, как новый
биологический вид, появившийся на лице земли в результате радиоактивного
облучения. Выродки несомненно опасны, говорил дядюшка, подняв палец. Но они
гораздо более опасны, чем это изображается в твоих, Гай, дешевых брошюрках,
написанных дураками для дураков. Выродки опасны не как социальное и
политическое явление, выродки опасны биологически, ибо они борются не против
какой-то одной народности, они борются против всех народов, национальностей и
рас одновременно. Они борются за место в этом мире, за существование своего
вида, и эта борьба не зависит ни от каких социальных условий, а кончится она
только тогда, когда уйдет с арены биологической истории либо последний человек,
либо последний выродок-мутант… Хонтийское золото – вздор! – орал
разбушевавшийся профессор. Диверсии против системы ПБЗ – чепуха! Смотрите на
юг, господа мои! На Юг! За Голубую Змею! Вот откуда идет настоящая опасность!
Вот откуда, размножившись, двинутся колонны человекоподобных чудовищ, чтобы
растоптать нас и смести с лица Мира. Ты слепец, Гай. И командиры твои – слепцы.
Вы не понимаете истинно великого назначения нашей страны и исторического
подвига Неизвестных Отцов! Спасти человечество! Спасти цивилизацию! Не один
какой-нибудь народ, не просто матерей и детей наших, но все человечество
целиком!…
Гай разозлился и сказал, что судьбы человечества его
занимают мало. Он в этот кабинетный бред не верит. И если бы ему сказали, что
есть возможность натравить диких выродков на Хонти, минуя нашу страну, он бы
этому всю жизнь посвятил. Профессор снова взбеленился и опять назвал его слепым
слепцом. Он сказал, что Неизвес??ные Отцы – герои из героев: им приходится вести
поистине неравную борьбу, если в их распоряжении только такие жалкие, слепые
исполнители, как Гай. Гай решил с ним не спорить. Дядюшка ничего не смыслил в
политике и сам был в известной степени ископаемым животным. Мак попытался
вмешаться и начал рассказывать про выродка, который еще до войны боролся против
властей, но Гай эти поползновения разгласить служебную тайну пресек и велел
Раде подавать второе. Маку же он приказал включить телевизор. Слишком много
разговоров сегодня, сказал он. Дайте немного отдохнуть солдату, прибывшему в
увольнение…
Однако воображение его было возбуждено, по телевизору
показывали какие-то глупости, и Гай, не удержавшись, принялся рассказывать о
диких выродках. Он о них кое-что знал – слава богу, три года воевал с ними, а
не отсиживался в тылу, как некоторые философы… Рада обиделась за старика и
обозвала Гая хвастуном, но дядюшка и Мак почему-то приняли его сторону и стали
просить продолжать. Гай объявил, что не скажет больше ни слова. Во-первых, он в
самом деле был несколько обижен, а во-вторых, пошарив в памяти, он не смог
найти там ничего, что опровергало бы измышления старого пьяницы. Южные выродки
были, действительно, существами жуткими и совершенно беспощадными. Такие, не
задумываясь, может быть, даже с удовольствием истребили бы весь род людской при
первой же возможности. Но потом его осенило – он вспомнил, что рассказывал
однажды старшина сто четырнадцатой группы смертников Зеф, и с удовольствием
преподнес эту теорию дядюшке. Рыжее хайло Зеф говорил, что выродки потому
проявляют все усиливающуюся активность, что на них самих с юга наступает
радиоактивная пустыня, и деваться этим беднягам некуда, кроме как пытаться с
боем пробиться на север, в районы, свободные от радиоактивности. «Кто это тебе
рассказал? – спросил дядя с презрением. – Какому деревянному дураку могла
прийти в голову столь примитивная мысль?» Гай посмотрел на него со злорадством
и веско ответил: «Таково мнение некоего Аллу Зефа, лауреата императорской
премии, крупнейшего нашего медика-психиатра». «Где это ты с ним встречался? –
еще более презрительно осведомился дядюшка. – Уж не на ротной ли кухне?» Гай
сгоряча хотел было сказать, где он с ним встречался, но прикусил язык, придал
своему лицу значительное выражение и с подчеркнутым вниманием стал слушать
телевизионного диктора, сообщающего прогноз погоды.
И тут в разговор, массаракш, опять влез этот Мак. Я готов
признать, объявил он, в этих чудовищах на юге некую новую породу людей, но что
общего между ними и домохозяином Ренаду, например? Ренаду тоже считается
выродком, но он явно относится не к новой, а, прямо скажем, к очень старой
породе людей… Гай об этом никогда не думал, и потому он был очень рад, что
отвечать на этот вопрос бросился дядюшка. Обозвав Мака развесистым пнем,
дядюшка принялся объяснять, что скрытые выродки, они же выродки городские, есть
не что иное, как уцелевшие в борьбе за существование остатки нового вида, почти
начисто уничтоженного в наших центральных районах еще в колыбели… Я еще помню
эти ужасы: их убивали прямо при рождении, иногда вместе с матерями… Уцелели только
те, у которых новые видовые признаки ничем наружно не проявляются… Дядя Каан
хватил пятую рюмку, разошелся и развил перед слушателями четкий план
поголовного тотального медицинского обследования населения, которым неизбежно
придется заняться рано или поздно, и лучше рано, чем поздно. И никаких
легальных выродков! Никакого попустительства! Сорная трава должна быть выполота
без пощады…
На этом обед кончился. Рада принялась мыть посуду, дядя, не
дождавшись возражений, победительно всех оглядел, закупорил флягу и понес ее к
себе, пробормотав, что идет писать ответ этому дураку Шапшу. При этом он
зачем-то захватил с собой и рюмку. Гай посмотрел ему вслед – на обтерханный его
пиджачок, на старые залатанные брюки, на штопанные носки и стоптанные туфли – и
пожалел старика. Проклятая война! Раньше дяде принадлежала вся эта квартира, у
него была прислуга, жена, был сын, была роскошная посуда, много денег, даже
поместье где-то было, а теперь – пыльный, забитый книгами кабинет, он же
спальня, он же все прочее, поношенная одежда, одиночество, забвение… Да. Он
пододвинул единственное кресло к телевизору, вытянулся и стал сонно смотреть на
экран. Мак некоторое время сидел рядом, потом мгновенно и бесшумно, как он один
умел это делать, исчез и обнаружился уже в другом углу. Он покопался в
небольшой библиотечке Гая, выбрал какой-то учебник и принялся листать его,
стоя, прислонясь плечом к платяному шкафу. Рада прибрала со стола, села рядом с
Гаем и стала вязать, изредка поглядывая на экран. В доме воцарился покой, мир,
удовлетворение. Гай задремал.
