Максим перевел дух, отмахнулся от мошкары. Он был потрясен.
Ничего столь нелепого и жалкого он не видел никогда в жизни. Да, подумал он.
Позитронных эмиттеров мне здесь не достать. Он поглядел вслед чудовищу и вдруг
заметил, что поперечная дорога – не просто дорога, а просека, узкая щель в
лесу: деревья не закрывали над нею неба, как над шоссе. Может, догнать его? –
подумал он. Остановить, погасить котел… Он прислушался. В лесу стоял шум и треск,
чудовище ворочалось в чаще, как гиппопотам в трясине, а потом рокот двигателя
снова начал приближаться. Оно возвращалось. Снова сопение, рык, волна смрада,
лязг и дребезг, и вот оно опять переваливает через перекресток и прет туда,
откуда только что вышло… Нет, сказал Максим. Не хочу я с ним связываться. Не
люблю я злых животных и варварских автоматов… Он подождал, пока чудовище
скрылось, вышел из кустов, разбежался и одним прыжком перемахнул через
развороченный зараженный перекресток.
Некоторое время он шел очень быстро, глубоко дыша,
освобождая легкие от испарений железного гиппопотама, а затем снова перешел на
походный шаг. Он думал о том, что увидел за первые два часа жизни на своем
обитаемом острове, и пытался сложить все эти несообразности и случайности в
нечто логически непротиворечивое. Однако это было слишком трудно. Картина
получалась сказочной, а не реальной. Сказочным был этот лес, набитый старым
железом, сказочные существа перекликались в нем почти человеческими голосами;
как в сказке, старая заброшенная дорога вела к заколдованному замку, и
невидимые злые волшебники старались помешать человеку, попавшему в эту страну.
На дальних подступах они забросали его метеоритами, ничего не получилось, и
тогда они сожгли корабль, поймали меня в ловушку, а потом натравили на меня
железного дракона. Дракон, однако оказался слишком стар и глуп, и они,
наверное, уже поняли свою промашку и готовят теперь что-нибудь посовременнее…
Послушайте, сказал им Максим. Я ведь не собираюсь
расколдовывать замков и будить ваших летаргических красавиц, я хочу только
встретиться с кем нибудь из вас, кто поумнее, кто поможет мне с позитронными
эмиттерами…
Но злые волшебники гнули свое. Сначала они положили поперек
шоссе огромное гнилое дерево, затем разрушили бетонное покрытие, вырыли в земле
большую яму и наполнили ее тухлой радиоактивной жижей, а когда и это не
помогло, когда мошкара притомилась кусать и разочарованно отстала, уже к утру,
выпустили из леса холодный злой туман. От тумана Максиму стало зябко, и он
пустился бегом, чтобы согреться. Туман был липкий, маслянистый и попахивал
мокрым металлом и тлением, но вскоре запахло дымом, и Максим понял, что где-то
неподалеку горит живой огонь.
Занимался рассвет, небо засветилось утренней серостью, когда
Максим увидел в стороне от дороги костер и невысокое каменное строение с
провалившейся крышей, с пустыми черными окнами, старое, заросшее мохом. Людей
видно не было, но Максим чувствовал, что они где-то неподалеку, что они недавно
были здесь и может быть скоро вернутся. Он свернул с шоссе, перескочил
придорожную канаву и, утопая по щиколотку в гниющих листьях, приблизился к
костру.
Костер встретил его добрым первобытным теплом, приятно
растревожившим дремучие инстинкты. Здесь все было просто. Можно было, не
здороваясь, присесть на корточки, протянуть руки к огню и молча ждать, пока
хозяин, так же молча, подаст горячий кусок и горячую кружку. Хозяина, правда,
не было, но над костром висел закопченный котелок с остро пахнущим варевом,
поодаль валялись два каких-то балахона из грубой материи, грязный полупустой
мешок с лямками, огромные кружки из мятой жести и еще какие-то железные
предметы неясного назначения.
Максим посидел у костра, погрелся, глядя на огонь, потом
поднялся и зашел в дом. Собственно, от дома осталась только каменная коробка.
Сквозь проломленные балки над головой светлело утреннее небо, на гнилые доски
пола было страшно ступить, а по углам росли гроздья малиновых грибов –
ядовитых, но если их хорошенько прожарить, вполне годных к употреблению.
Впрочем мысль о еде сразу пропала, когда Максим разглядел в полутьме у стены
чьи–то кости вперемежку с выцветшими лохмотьями. Ему стало неприятно, он
повернулся, спустился по разрушенным ступенькам и, сложив ладони рупором,
заорал на весь лес: «Ого-го, шестипалые!» Эхо почти мгновенно увязло в тумане
между деревьями, никто не отозвался, только сердито и взволнованно зацокали
какие-то пичуги над головой.
Максим вернулся к костру, подкинул в огонь веток и заглянул
в котелок. Варево кипело. Он поглядел по сторонам, нашел что-то вроде ложки,
понюхал ее, вытер травой и снова понюхал. Потом он осторожно снял сероватую
накипь и стряхнул ее на угли. Помешал варево, зачерпнул с краю, подул и,
вытянув губы, попробовал. Оказалось недурственно, что-то вроде похлебки из
печени тахорга, только острее. Максим отложил ложку, бережно, двумя руками снял
котелок и поставил на траву. Потом он снова огляделся и сказал громко: «Завтрак
готов!» Его не покидало ощущение, что хозяева где-то рядом, но видел он только
неподвижные, мокрые от тумана кусты, черные корявые стволы деревьев, а слышал
лишь треск костра да хлопотливую птичью перекличку.
– Ну, ладно, – сказал он вслух. – Вы как хотите, а я
начинаю контакт.
Он очень быстро вошел во вкус. То ли ложка была велика, то
ли дремучие инстинкты разыгрались не в меру, но он и оглянуться не успел, как
выхлебал треть котелка. Тогда он с сожалением отодвинулся, посидел,
прислушиваясь к вкусовым ощущениям, тщательно вытер ложку, но не удержался и
еще раз зачерпнул, с самого дна, этих аппетитных, тающих во рту коричневых
ломтиков, похожих на трепанги, совсем отодвинулся, снова вытер ложку и положил
ее поперек котелка. Теперь было самое время утолить чувство благодарности.
Он вскочил, выбрал несколько тонких прутиков и отправился в
дом. Осторожно ступая по трухлявым доскам и стараясь не оглядываться на останки
в тени, он принялся срывать грибы и нанизывать на прутик малиновые шляпки,
выбирая самые крепкие. Вас бы посолить, думал он, да поперчить немного, но
ничего, для первого контакта сойдет и так. Мы вас подвесим над огоньком, и вся
активная органика выйдет из вас паром, и станете вы – объедение, и станете вы
первым моим взносом в культуру этого обитаемого острова, а вторым будут
позитронные эмиттеры…
И вдруг в доме стало чуть-чуть темнее, и он тотчас же
ощутил, что на него смотрят. Он во-время подавил в себе желание резко
повернуться, сосчитал до десяти, медленно поднялся и неторопливо, заранее
улыбаясь, повернул голову.
В окно смотрело на него длинное темное лицо с унылыми
большими глазами, с уныло опущенными углами губ, смотрело без всякого интереса,
без злобы и без радости, смотрела не на человека из другого мира, а так, на
докучное домашнее животное, опять забравшееся, куда ему не велено. Несколько
секунд они смотрели друг на друга, и Максим ощущал, как уныние, исходящее от
этого лица, затопляет дом, захлестывает лес и всю планету, и весь окружающий
мир, и все вокруг стало серым, унылым и плачевным, все уже было, и было много
раз, и еще много раз будет, и не предвидится никакого спасения от этой серой
унылой плачевной скуки. Затем в доме стало еще темнее, и Максим повернулся к
двери.
