– Да.
– Значит, вы в любой момент можете переплыть Голубую
Змею, и это вам не повредит?
– Я уже сказал, что могу бежать отсюда хоть сейчас.
– Нам не нужно, чтобы вы бежали… Значит, насколько я
понимаю, патрульные машины вам тоже не страшны?
– Вы имеете в виду передвижные излучатели? Нет, не
страшны.
– Очень хорошо, – сказал Вепрь. – Тогда ваша задача на
ближайшее время полностью определяется. Вы будете связным. Когда я вам прикажу,
вы переплывете реку и пошлете из ближайшего почтового отделения телеграммы,
которые я вам дам. Понятно?
– Это мне понятно, – медленно проговорил Максим. – Мне
не понятно другое…
Вепрь смотрел на него, не мигая, – сухой, жилистый,
искалеченный старик, холодный и беспощадный боец, сорок лет боец, а может быть
даже с пеленок боец, страшное и восхищающее порождение мира, где ценность
человеческой жизни равна нулю, ничего не знающий, кроме борьбы, – и в его
внимательных прищуренных глазах Максим как в книге читал свою судьбу на
ближайшие несколько лет.
– Да? – сказал Вепрь.
– Давайте договоримся сразу, – твердо сказал Максим. –
Я не желаю действовать вслепую. Я не намерен заниматься делами, которые, на мой
взгляд, нелепы и не нужны.
– Например? – сказал Вепрь.
– Я знаю, что такое дисциплина. И я знаю, что без
дисциплины вся наша работа ничего не стоит. Но я считаю, что дисциплина должна
быть разумной, подчиненный должен быть уверен, что приказ разумен. Вы
приказываете мне быть связным. Я готов быть связным, я годен на большее, но
если это нужно, я буду связным. Но я должен знать, что телеграммы, которые я
посылаю, не послужат бессмысленной гибели и без того несчастных людей…
Зеф задрал было бородищу, но Вепрь и Максим одинаковым
движением остановили его.
– Мне было приказано взорвать башню, – продолжал
Максим. – Мне не объясняли, зачем это нужно. Я видел, что это глупая и
смертельная затея, но я выполнил приказ. Я потерял троих товарищей, а потом
оказалось, что все это – ловушка государственной прокуратуры. И я говорю:
хватит! Я больше не намерен нападать на башни. И более того, я намерен всячески
препятствовать операциям такого рода…
– Ну и дурак! – сказал Зеф. – Сопляк.
– Почему? – спросил Максим.
– Погодите, Зеф, – сказал Вепрь. Он по-прежнему не
спускал глаз с Максима. – Другими словами, Мак, вы хотите знать, все планы
штаба?
– Да, – сказал Максим. – Я не хочу работать вслепую.
– А ты, братец, наглец, – объявил Зеф. – У меня,
братец, слов не хватает, чтобы описать, какой ты наглец!… Слушай, Вепрь, а он
мне нравится. Не-ет, глаз у меня верный…
– Вы требуете слишком большого доверия, – холодно
сказал Вепрь. – Такое доверие надо заслужить на низовой работе.
– А низовая работа состоит в том, чтобы валить дурацкие
башни? – сказал Максим. – Я, правда, всего несколько месяцев в подполье, но все
это время я слышу только одно: башни, башни, башни… А я не хочу валить башни,
это бессмысленно! Я хочу драться против тирании, против голода, разрухи,
коррупции, лжи… против системы лжи, а не против системы башен! Я понимаю,
конечно, башни мучают вас, просто физически мучают… Но даже против башен вы
выступаете как-то по-дурацки. Совершенно очевидно, что башни ретрансляционные,
а значит, надо бить в центр, а не сколупывать их по одной…
Вепрь и Зеф заговорили одновременно.
– Откуда вы знаете про центр? – спросил Вепрь.
– А где ты его, этот центр, найдешь? – спросил Зеф.
– То, что центр должен быть, ясно каждому мало-мальски
грамотному инженеру, – сказал Максим пренебрежительно. – А как найти центр –
это и есть задача, которой мы должны заниматься. Не бегать на пулеметы, не
губить зря людей, а искать центр…
– Во-первых, это мы и без тебя знаем, – сказал Зеф,
закипая. – А во-вторых, массаракш, никто не погиб зря! Каждому мало-мальски
грамотному инженеру, сопляк ты сопливый, должно быть ясно, что повалив
несколько башен, мы нарушим систему ретрансляции и сможем освободить целый
район! А для этого надо уметь валить башни. И мы учимся это делать, понимаешь
или нет? И если ты еще раз, массаракш, скажешь, что наши ребята гибнут зря…
– Подождите, – сказал Максим. – Уберите руки.
Освободить район… Ну хорошо, а дальше?
– Всякий сопляк приходит здесь и говорит, что мы гибнем
зря, – сказал Зеф.
– А дальше? – настойчиво повторил Максим. – Гвардейцы
подвозят излучатели, и вам конец?
– Черта с два! – сказал Зеф. – За это время население
района перейдет на нашу сторону, и не так-то просто им будет сунуться. Одно
дело – десяток так называемых выродков, а другое дело – десяток тысяч
озверевших крестьян…
– Зеф, Зеф! – предостерегающе сказал Вепрь.
Зеф нетерпеливо отмахнулся от него.
– …Десяток тысяч озверевших крестьян, которые поняли и
на всю жизнь запомнили, что их двадцать лет бесстыдно дурачили…
Вепрь махнул рукой и отвернулся.
– Погодите, погодите, – сказал Максим. – Что это вы
говорите? С какой это стати они вдруг поймут? Да они вас на куски разорвут.
Ведь они-то считают, что это противобаллистическая защита…
– А ты что считаешь? – спросил Зеф, странно усмехаясь.
– Ну, я-то знаю, – сказал Максим. – Мне рассказывали…
– Кто?
– Доктор… и Генерал… А что – это тайна?
– Может быть, хватит на эту тему? – сказал Вепрь тихо.
– А почему – хватит? – возразил Зеф тоже как-то очень
интеллигентно. – Почему, собственно, – хватит, Вепрь? Ты знаешь, что я об этом
думаю. Ты знаешь, почему я здесь сижу и почему я здесь останусь до конца жизни.
А я знаю, что думаешь по этому поводу ты. Так почему же – хватит? Мы оба
считаем, что об этом надо кричать на всех перекрестках, а когда доходит до дела
– вдруг вспоминаем о подпольной дисциплине и принимаемся послушно играть
на-руку всем этим вождистам, либералам, просветителям, всем этим неудавшимся
Отцам… А теперь перед нами этот мальчик. Ты же видишь, какой он. Неужели и
такие не должны знать?
– Может быть, именно такие и не должны знать, – все
также тихо ответил Вепрь.
Максим, не понимая, переводил взгляд с одного на другого.
Они вдруг сделались очень непохожи сами на себя, они как-то поникли, и в Вепре
уже не ощущался стальной стержень, о который сломало зубы столько прокуратур и
полевых судов, а в Зефе исчезла его бесшабашная вульгарность и прорезалась
какая-то тоска, какое-то скрытое отчаяние, обида, покорность… Словно они вдруг
вспомнили что-то, о чем должны были и честно старались забыть.
