Минут через десять он увидел вторую заставу. Это был
аванпост огромной армии клетчатых рабов, а может быть и не рабов как раз, а
самых свободных людей в стране, – два временных домика с блестящими цинковыми
крышами, невысокий искусственный холм, на нем – серый приземистый капонир с
черными щелями амбразур. Над капониром уже поднимались первые секции башни, а
вокруг холма стояли автокраны, трактора, валялись в беспорядке железные фермы.
Лес на несколько сотен метров вправо и влево от шоссе был уничтожен, по
открытому пространству кое-где копошились люди в клетчатой одежде. За домиками
виднелся длинный низкий барак, такой же, как в лагере. Перед бараком сохло на
веревках серое тряпье. Немного дальше у шоссе торчала деревянная вышка с
площадкой, на площадке прохаживался часовой в серой армейской форме, в глубокой
каске, и стоял пулемет на треноге. Под вышкой толпились еще солдаты, у них был вид
людей, изнемогающих от комаров и скуки. Все курили.
Ну, здесь я тоже проеду без хлопот, подумал Максим, здесь
конец света и всем на все наплевать. Но он ошибся. Солдаты перестали
отмахиваться от комаров и уставились на танк. Потом один, тощий, на кого-то
очень похожий, поправил на голове каску, вышел на середину шоссе и поднял руку.
Это ты зря, подумал Максим с сожалением, это тебе ни к чему. Я решил здесь
проехать, и я проеду… Он соскользнул вниз, к рычагам, устроился поудобнее и
поставил ногу на акселератор. Солдат на шоссе продолжал стоять с поднятой
рукой. Сейчас я дам газ, подумал Максим, взреву как следует, и он отскочит… а
если не отскочит, подумал он с внезапным ожесточением, то что же – на войне,
как на войне…
И вдруг он узнал этого солдата. Перед ним был Гай –
похудевший, осунувшийся, заросший щетиной, в мешковатом солдатском комбинезоне.
«Гай… – пробормотал Максим. – Дружище… как же я теперь?» Он снял ногу с газа,
выключил сцепление, танк замедлил ход и остановился. Гай опустил руку и неторопливо
пошел навстречу. И тут Максим даже засмеялся от радости. Все получалось очень
хорошо. Он снова включил сцепление и приготовился.
– Эй! – начальственно крикнул Гай и постучал прикладом
по броне. – Кто такой?
Максим молчал, тихонько посмеиваясь.
– Есть там кто? – в голосе Гая появилась некоторая
неуверенность.
Потом его подкованные каблуки загремели по броне, люк слева
распахнулся, и Гай просунулся в отсек. Увидев Максима, он открыл рот, и в ту же
секунду Максим схватил его за комбинезон, рванул к себе, повалил на ветки под
ногами и прижал… Танк взревел ужасным ревом и рванулся вперед. Разобью
двигатель, подумал Максим. Гай дергался и ворочался, каска съехала ему на лицо,
он ничего не видел и только брыкался вслепую, пытаясь вытащить их-под себя
автомат. Отсек вдруг наполнился громом и лязгом – по-видимому, в тыл танку
ударили автоматы и пулемет. Это было безопасно, но неприятно, и Максим с
нетерпением следил, как надвигается стена леса, все ближе… ближе… и вот первые
кусты… кто-то клетчатый шарахнулся с дороги… и вот уже вокруг лес, и пули уже
не стучат по броне, и шоссе впереди свободно на много сотен километров.
Гай, наконец, вытащил из-под себя автомат, но Максим содрал
с него каску и увидел его потное оскаленное лицо, и засмеялся, когда ярость,
ужас и жажда убивать сменились на этом лице выражением сначала растерянности,
потом изумления и, наконец, радости. Гай пошевелил губами – видимо, сказал:
«Массаракш!» Максим бросил рычаги, притянул его к себе, мокрого, тощего,
заросшего, обнял, прижал от избытка чувств, потом отпустил и, держа его за
плечи, сказал: «Гай, дружище, как я рад!» Ничего решительно не было слышно. Он
глянул в смотровую щель, шоссе было прямое по-прежнему, и он снова поставил
ручной газ, а сам вылез наверх и вытащил Гая за собой.
– Массаракш! – сказал помятый Гай. – Это опять ты!
– А ты не рад? Я вот ужасно рад! – Максим только сейчас
понял, как ему всегда не хотелось ехать на юг в одиночку.
– Что все это значит! – крикнул Гай. Первая радость у
него уже прошла, он с беспокойством оглядывался по сторонам. – Куда?! Зачем?!
– На юг! – крикнул Максим. – Хватит с меня твоего
гостеприимного отечества!
– Побег?!
– Да!
– Ты с ума сошел! Тебе подарили жизнь!
– Кто это мне подарил жизнь?! Жизнь моя! Принадлежит
мне!
Разговаривать было трудно, приходилось кричать, и как-то
невольно, вместо дружеской беседы, получалась ссора. Максим соскочил в люк и
уменьшил обороты. Танк пошел медленнее, но больше не ревел и не лязгал так
громко. Когда Максим вылез обратно, Гай сидел насупленный и решительный.
– Я обязан тебя вернуть, – объявил он.
– А я обязан тебя отсюда утащить, – объявил Максим.
– Не понимаю. Ты совсем сошел с ума. Отсюда бежать
невозможно. Надо вернуться… Массаракш, возвращаться тебе тоже нельзя, тебя
расстреляют… А на юге нас съедят… Провались ты пропадом со своим сумасшествием!
Связался я с тобой, как с фальшивой монетой…
– Подожди, не ори, – сказал Максим. – Дай я тебе все
объясню.
– Не желаю ничего слушать. Останови машину!
– Да подожди ты, – уговаривал Максим. – Дай рассказать!
Но Гай не желал, чтобы ему рассказывали. Гай требовал, чтобы
эта незаконно похищенная машина была немедленно остановлена и возвращена в
зону. Максима дважды, трижды и четырежды обозвали болваном. Вопль «массаракш»
перекрывал шум двигателя. Положение, массаракш, было ужасным. Оно было
безвыходным, массаракш! Впереди, массаракш, была верная смерть. Позади,
массаракш, тоже. Максим был всегда болваном и психом, массаракш, но эта его
выходка, массаракш, надо полагать, последняя, массаракш-и-массаракш…
Максим не мешал. Он вдруг сообразил, что поле последней
башни, очевидно, кончается где-то здесь, скорее всего – уже кончилось,
последняя застава должна находиться на самой границе крайнего поля… Пусть
выговаривается, на обитаемом острове слова ничего не значат… ругайся, ругайся,
а я тебя вытащу, нечего тебе там делать… Надо с кого-то начинать, и ты будешь
первым, не хочу, чтобы ты был куклой, даже если тебе это нравится – быть
куклой…
Изругав Максима вдоль и поперек, Гай соскочил в люк и стал
там возиться, пытаясь остановить машину. Это ему не удалось, и он выбрался
обратно, уже в каске, очень молчаливый и деловитый. Он явно намеревался
спрыгнуть и уйти обратно. Он был очень сердит. Тогда Максим поймал его за
штаны, усадил рядом и принялся объяснять положение.
Он говорил больше часу, прерываясь иногда, чтобы выровнять
движение танка на поворотах. Он говорил, а Гай слушал. Сначала Гай пытался
перебивать, порывался соскочить на ходу, затыкал уши, но Максим говорил и
говорил, повторял одно и то же снова и снова, объяснял, втолковывал,
разубеждал, и Гай, наконец, начал прислушиваться, потом задумался, приуныл,
залез обеими руками под каску и шибко почесал шевелюру, потом вдруг сам перешел
в наступление и принялся допрашивать Максима, откуда все это стало известно и
кто докажет, что все это не вранье, и как можно во все это поверить, если это
очевидная выдумка… Максим бил его фактами, а когда фактов не хватало, клялся,
что говорит правду, а когда и это не помогало, называл Гая дубиной, куклой,
роботом, а танк все шел и шел на юг, все глубже зарываясь в страну мутантов.
