Он перебросил листки Головастику.
– Прикажи это отпечатать начисто… и мое мнение… А
сейчас, проформы ради, проводи-ка меня… ну, скажем… э-э… У физиков я прошлый
раз был, проводи-ка ты меня к химикам, посмотрю, как там у них…
Головастик вскочил и снова ударил по кнопкам, а прокурор
поднялся с видом крайнего утомления.
В сопровождении Головастика и дневного референта он
неторопливо пошел по лабораториям отдела химической защиты, вежливо улыбаясь
людям с одним шевроном на рукаве халата, похлопывая иногда по плечу
бесшевронных, приостанавливаясь около двухшевронных, чтобы пожать руку,
понимающе покивать головой и осведомиться, нет ли претензий.
Претензий не было. Все вроде бы работали или делали вид, что
работают, – у них не поймешь. Мигали какие-то лампочки на каких-то приборах,
варились какие-то жидкости в каких-то сосудах, пахло какой-то дрянью, кое-где
мучили животных. Было у них здесь чисто, светло, просторно, люди казались
сытыми и спокойными, энтузиазма не проявляли, с инспектором держались вполне
корректно, но без всякой теплоты и уж во всяком случае без приличествующего подобострастия.
И почти в каждой комнате – будь то кабинет или лаборатория –
висел портрет Странника: над рабочим столом, рядом с таблицами и графиками, в
простенке между окнами, над дверью, иногда лежал под стеклом на столе. Это были
любительские фотографии, рисунки карандашом или углем, один портрет был даже
написан масляной краской. Здесь можно было увидеть Странника, играющего в мяч,
Странника, читающего лекцию, Странника, грызущего яблоко, Странника сурового,
задумчивого, усталого, разъяренного и даже Странника, хохочущего во всю глотку.
Эти сукины дети даже рисовали на него шаржи и вешали их на самых видных
местах!… Прокурор представил, как он входит в кабинет младшего советника
юстиции Фильтика и обнаруживает там карикатуру на себя. Массаракш, это было невообразимо,
невозможно!
Он улыбался, похлопывал, жал руки, а сам все это время
думал, что вот второй раз он уже здесь с прошлого года, и все вроде бы
по-старому, но раньше он как-то не обращал на это внимание… А теперь вот
обратил. Почему только теперь?… А, вот почему! Что такое был для меня Странник
год или два назад? Формально – один из нас, фактически – кабинетная фигура, не
имеющая ни влияния на политику, ни своего места в политике, ни своих целей в
политике. Однако с тех пор он успел многое. Общегосударственного масштаба
операция по изъятию иностранных шпионов – это его акция. Прокурор сам вел эти
процессы и был тогда потрясен, поняв, что имеет дело не с обычными липовыми
шпионами-выродками, а с настоящими матерыми разведчиками, заброшенными
Островной Империей для сбора научной и экономической информации. Странник
выудил их всех, всех до единого, и с тех пор стал неизменным шефом особой
контрразведки.
Далее, именно Странник раскрыл заговор лысого Волдыря,
фигуры жуткой, сидевшей очень прочно, сильно и опасно копавшей под шефство
Странника над контрразведкой. И сам же его шлепнул, никому не доверил. Он
всегда поступал открыто, никогда не маскировался и действовал только в одиночку
– никаких коалиций, никаких уний, никаких временных союзов. Так он свалил одного
за другим трех начальников Военного департамента, – те даже пикнуть не
успевали, а их уже вызвали наверх, – пока не добился, чтобы поставили
Дергунчика, панически боящегося войны… Это он год назад зарубил проект
«Золото», представленный наверх Патриотическим Союзом Промышленности и
Финансов… Тогда казалось, что Странник вот-вот слетит, потому что проект вызвал
восторг у самого Папы, но Странник ему как-то доказал, что все выгоды проекта –
сугубо временные, а через десять лет начнется повальная эпидемия сумасшествия и
полная разруха… Он все время как-то ухитрялся им доказывать, никто никогда
ничего не мог им доказать, только Странник мог. И в общем-то понятно, почему.
Он никогда ничего не боялся. Да, он долго сидел у себя в кабинете, но в конце
концов понял свою истинную цену. Понял, что он нужен всем нам, кто бы мы ни
были и как бы ни дрались между собой. Потому что только он может создать
защиту, только он может избавить нас от мучений… А сопляки в белых халатах
рисуют на него карикатурочки, и он им это позволяет…
Референт распахнул перед прокурором очередную дверь, и
прокурор увидел своего Мака. Мак в белом халате с шевроном на рукаве сидел на
подоконнике и смотрел наружу. Если бы какой-нибудь советник юстиции позволил
себе в служебное время торчать на подоконнике и считать галок, его можно было
бы со спокойной совестью пустить по этапу, как явного бездельника и даже
саботажника. В данном же случае, массаракш, ничего сказать было нельзя. Ты его
за шиворот, а он тебе: «Позвольте! Я ставлю мысленный эксперимент! Отойдите и
не мешайте!»
Великий Мак считал галок. Он мельком взглянул на вошедших,
вернулся было к своему занятию, но тут же снова оглянулся и всмотрелся более
пристально. Узнал, подумал прокурор. Узнал, умница моя… Он вежливо улыбнулся
Маку, похлопал по плечу молоденького лаборанта, крутившего арифмометр, и,
остановившись посередине комнаты, огляделся.
– Ну-с… – произнес он в пространство между Маком и
Головастиком. – А здесь у нас что делается?
– Господин Сим, – сказал Головастик, краснея, подмигивая
и потирая руки, – объясните господину инспектору, чем вы… кхе… гм…
– А ведь я вас знаю, – сказал великий Мак, как-то
неожиданно возникая в двух шагах от прокурора. – Простите, если я не ошибаюсь,
вы – государственный прокурор?
Да, иметь дело с Маком было нелегко, весь тщательно
продуманный план полетел к черту сразу же: Мак и не подумал ничего скрывать, он
ничего не боялся, ему было любопытно, он смотрел на прокурора с высоты своего
огромного роста, как на некое экзотическое животное… Надо было перестраиваться
на ходу.
– Да, – с холодным удивлением произнес прокурор,
переставая улыбаться. – Насколько мне известно, я действительно государственный
прокурор, хотя мне непонятно… – Он нахмурился и вгляделся в лицо Мака. Мак
широко улыбался. – Ба-ба-ба! – воскликнул прокурор. – Ну конечно же… Мак Сим,
он же Максим Каммерер! Однако, позвольте, мне же доложили, что вы погибли на
каторге… Массаракш, как вы сюда попали?
– Длинная история, – ответил Мак, махнув рукой. – Между
прочим, я тоже удивлен, увидев вас здесь. Никогда не предполагал, что наши
занятия интересуют Департамент юстиции…
– Ваши занятия интересуют самых неожиданных людей, –
сказал прокурор. Он взял Мака под руку, отвел его к дальнему окну и
доверительным шепотом осведомился:
– Когда вы нам подарите пилюли? Настоящие пилюли, на
все тридцать минут…
– А вы разве тоже?… – спросил Мак. – Впрочем, да,
естественно…
Прокурор горестно покачал головой и с тяжелым вздохом
закатил глаза.
– Наше благословение и наше проклятие, – проговорил он.
– Счастье нашего государства и горе его правителей… Массаракш, я ужасно рад,
что вы живы, Мак. Должен вам сказать, что дело, по которому вы проходили, было
одним из немногих в моей карьере, оставивших у меня чувство досадной
неудовлетворенности… Нет-нет, не пытайтесь отрицать, – по букве закона вы были
виновны, с этой стороны все в порядке… вы напали на башню, кажется, убили
гвардейца, за это, знаете ли, по головке не гладят. Но вот по существу…
Признаюсь, рука у меня дрогнула, когда я подписывал ваш приговор. Как будто я приговаривал
ребенка, не обижайтесь. В конце концов, ведь это была затея скорее наша, чем
ваша, и вся ответственность…
