Это было прекрасно – придумывать новый, небывалый мир,
и еще прекраснее было наделять его хорошо знакомыми атрибутами и реалиями. Я
просматриваю сейчас рабочий дневник: ноябрь 1967-го, Дом творчества «Комарово»,
мы работаем только днем, но зато как работаем – 7, 10, 11 (!) страниц в
день. И не чистовика ведь – чернового текста, создаваемого, извлекаемого
из ничего, из небытия! Этими темпами мы закончили черновик всего в два захода,
296 страниц за 32 рабочих дня. А чистовик писался еще быстрее, по 12-16 страниц
в день, и уже в мае готовая рукопись была отнесена в московский Детгиз и почти
одновременно – в ленинградский журнал «Нева».
Таким образом, роман (рекордно толстый роман АБС того
времени) написан был на протяжении полугода. Вся дальнейшая история его есть
мучительная история шлифовки, приглаживания, ошкуривания, удаления
идеологических заусениц, приспособления, приведения текста в соответствие с
разнообразными и зачастую совершенно непредсказуемыми требованиями Великой и
Могучей Цензурирующей машины.
«Что есть телеграфный столб? Это хорошо отредактированная сосна».
До состояния столба «Обитаемый остров» довести не удалось, более того –
сосна так и осталась сосной, несмотря на все ухищрения сучкорубов в штатском,
но дров таки оказалось наломано предостаточно, и еще больше оказалось испорчено
авторской крови и потрепано авторских нервов. И длилась эта изнурительная
борьба за окончательную и безукоризненную идеологическую дезинфекцию без малого
два годика.
Два фактора сыграли в этом сражении существеннейшую роль.
Во-первых, нам (и роману) чертовски повезло с редакторами – и в Детгизе, и
в «Неве». В Детгизе вела роман Нина Матвеевна Беркова, наш старый друг и
защитник, редактор опытнейший, прошедший огонь, воду и медные трубы, знающий
теорию и практику советской редактуры от «А» до «Я», никогда не впадающий в
отчаяние, умеющий отступать и всегда готовый наступать. В «Неве» же нас
курировал Самуил Аронович Лурье – тончайший стилист, прирожденный
литературовед, умный и ядовитый, как бес, знаток психологии советского
идеологического начальства вообще и психологии А. Ф. Попова, главного
тогдашнего редактора «Невы», в частности. Если бы не усилия этих двух наших
друзей и редакторов, судьба романа могла бы быть иной – он либо не вышел
бы вообще, либо оказался изуродован совсем уж до неузнаваемости.
Во-вторых, общий политический фон того времени. Это был 1968
год, «год Чехословакии», когда чешские горбачевы отчаянно пытались доказать
советским монстрам возможность и даже необходимость «социализма с человеческим
лицом», и временами казалось, что это им удается, что вот-вот сталинисты
отступят и уступят, чашки весов непредсказуемо колебались, никто не знал, что
будет через месяц – то ли свободы восторжествуют, как в Праге, то ли все
окончательно вернется на круги своя – к безжалостному идеологическому
оледенению и, может быть, даже к полному торжеству сторонников ГУЛАГа.
...Либеральная интеллигенция дружно фрондировала, все
наперебой убеждали друг друга (на кухнях), что Дубчек обязательно победит, ибо
подавление идеологического мятежа силой невозможно, не те времена на дворе, не
Венгрия это вам 1956-го года, да и жидковаты все эти брежневы-сусловы, нет у
них той старой доброй сталинской закалки, пороху у них не хватит, да и армия
нынче уж не та... «Та, та у нас нынче армия, – возражали самые умные из
нас. – И пороху хватит, успокойтесь. И брежневы-сусловы, будьте уверены,
не дрогнут и никаким дубчекам не уступят НИКОГДА, ибо речь идет о самом их,
брежневых, существовании...»
...И мертво молчали те немногие, как правило, недоступные
для непосредственного контакта, кто уже в мае знал, что вопрос решен. И
уж конечно помалкивали те, кто ничего точно не знал, но чуял, самой
шкурой своею чуял: все будет как надо, все будет как положено, все будет как
всегда – начальники среднего звена и в том числе, разумеется, младшее
офицерство идеологической армии – главные редактора журналов, кураторы
обкомов и горкомов, работники Главлита...
Чашки весов колебались. Никто не хотел принимать
окончательных решений, все ждали, куда повернет дышло истории. Ответственные
лица старались не читать рукописей вообще, а прочитав, выдвигали к авторам
ошеломляющие требования, с тем чтобы после учета этих требований выдвинуть
новые, еще более ошеломляющие.
В «Неве» требовали: сократить; выбросить слова типа
«родина», «патриот», «отечество»; нельзя, чтобы Мак забыл, как звали Гитлера;
уточнить роль Странника; подчеркнуть наличие социального неравенства в Стране
Отцов; заменить Комиссию Галактической Безопасности другим термином, с другими
инициалами...
В Детгизе (поначалу) требовали: сократить; убрать натурализм
в описании войны; уточнить роль Странника; затуманить социальное устройство
Страны Отцов; решительно исключить само понятие «Гвардия» (скажем, заменить на
«Легион»); решительно заменить само понятие «Неизвестные Отцы»; убрать слова
типа «социал-демократы», «коммунисты» и т. д.
Впрочем, как пел в те годы В. Высоцкий, «но это были
еще цветочки». Ягодки ждали нас впереди.
В начале 1969 вышло в «Неве» журнальное издание романа.
Несмотря на всеобщее ужесточение идеологического климата, связанное с
чехословацким позорищем; несмотря на священный ужас, охвативший послушно
вострепетавших идеологических начальников; несмотря на то, что именно в это
время созрело и лопнуло сразу несколько статей, бичующих фантастику
Стругацких, – несмотря на все это, роман удалось опубликовать, причем
ценою небольших, по сути минимальных, потерь. Это была удача. Более того, это
была, можно сказать, победа, которая казалась невероятной и которой никто уже
не ждал.
В Детгизе, вроде бы, дело тоже шло на лад. В середине мая АН
пишет, что Главлит пропустил «Обитаемый остров» благополучно, без единого
замечания. Книга ушла в типографию. Более того, производственный отдел обещал,
что хотя книга запланирована на третий квартал, возможно, найдется щель для
выпуска ее во втором, то есть, в июне-июле.
Однако ни в июне, ни в июле книга не вышла. Зато в начале
июня в газете «Советская литература», славившейся своей острой и даже в
каком-то смысле запредельной национально-патриотической направленностью,
появилась статья под названием «Листья и корни». Как образец литературы, не
имеющей корней, приводился там «Обитаемый остров», журнальный вариант. В этой
своей части статья показалась тогда БНу (да и не ему одному) «глупой и
бессодержательной», а потому и совсем не опасной. Подумаешь, ругают авторов за
то, что у них нуль-передатчики заслонили людей, да за то, что нет в романе
настоящих художественных образов, нет «корней действительности и корней
народных». Эка невидаль, и не такое приходилось АБС о себе слышать!.. Гораздо
больше взволновал их тогда донос, поступивший в те же дни в ленинградский обком
КПСС от некоего правоверного кандидата наук, физика и одновременно полковника.
Физик-полковник попросту, с прямотой военного человека и партийца, без
всяческих там вуалей и экивоков обвинял авторов опубликованного в «Неве» романа
в издевательстве над армией, антипатриотизме и прочей неприкрытой
антисоветчине. Предлагалось принять меры.
