— Они считают, что пистолет у тебя. Статья в газете, — бабушка покачала головой, — в ней о тебе написано так, будто ты можешь напасть. Полиция ищет тебя с оружием. Клайд, нужно пойти и сказать им, что это был не ты. — Бабушка сжала его сильную, загорелую руку.
— Еще не время. — Лицо его закаменело. — Мне нужно поговорить с Эдом Ньютоном. Но я могу сделать это завтра. Самое позднее — завтра вечером. И тогда я пойду в полицию. Обещаю. — Он быстро, ласково обнял ее. — Идите домой. Все будет в порядке.
Бабушка повернула к двери.
Гретхен спрыгнула с крыльца, побежала к лесу и скрылась в темноте.
…Тогда я и начала пить по ночам — брала из дома бутылку бурбона и прятала в лесу. В день похорон я жевала сен-сен. Боже, что за страшный день. Тетя Дарла, стерва такая, говорит, будто всегда знала, что мама плохо кончит и что семья не хотела, чтобы она была художницей. В то утро я и стала думать о выпивке, чтобы забыться. Всю жизнь я пыталась забыть. Но так и не смогла. В то лето все и началось — виски и мужчины…
Глава 7
…в глазах мамы, и в ее крепком объятии. Я вспомнила аромат ее духов, и прикосновение тонких рук, и легкое сладкое дыхание на своей щеке. Я улыбнулась и ощутила тепло, несмотря на холодную круговерть мартовского ветра, шуршащего голыми ветками тополей, шевелившего палую листву на могилах. Мы с мамой так много смеялись, и она так мной гордилась. Всю свою жизнь я носила эту гордость, как щит, отражавший зависть, ревность, неблагодарность, безразличие, ненависть. Ее могила была не на этом по-зимнему буром кладбище, но сейчас она была со мной, и ее мальчишеское лицо лучилось восторгом, а смех звенел в моем сердце. Наверное, только старики знают, что невидимое так же реально, как и видимое. Я знала это. Знала и то, что нельзя изменить прошлое и что важно знать правду. И я по-прежнему искала ее…
— Представление будет что надо, — заявил Ральф Кули, сдержав смешок и оскалив пожелтевшие от никотина зубы, похожие на клыки бродячих собак, которых гонял от своей мясной лавки мистер Хейнрич. — Все просто в бешенстве: мэр, шеф полиции, шериф, окружной прокурор, святоши, которые считают, будто всякому, кто заходил в «Синее пламя», дорога прямиком в ад…
Гретхен вставила новый лист, стараясь не обращать внимания на прерываемый кашлем стук машинки Кули, предвкушавшего заседание городского совета. В ее корзине громоздились скомканные листы, похожие на помпоны стадионных заводил. Она попробовала другое начало:
Пятеро друзей вспоминают о Фей Татум…
Выдернула страницу, скомкала ее, в корзине добавился еще один мятый шар. Миссис Хоппер нельзя назвать другом. В ее грубом голосе не было тепла. Она делилась бесстрастными, резкими, отстраненными наблюдениями.
— …собираются снова привезти собак. Может, они возьмут след от дома Татумов. Всем ясно, что Клайд взял пистолет и удрал в лес. Дарвуд говорит, что шефу не хватило одного дня и доллара, ему надо было…
Гретхен сжала пальцами щеки и уставилась на машинку.
Деревянный пол заскрипел. Мистер Деннис неторопливо прошел к своему столу. Он нес большое керамическое блюдо. Остановился возле Гретхен, спиной к Ральфу Кули.
— Глазированные пирожные и тянучки в карамели.
Гретхен взяла тянучку. В чашке еще оставался кофе.
Мистер Деннис каждое утро заваривал свежий напиток из смеси кофе и цикория. У нее даже рот перекосило, когда она впервые попробовала это варево. А сейчас обожала его. Она не сказала бабушке, что начала пить кофе.
Минутная стрелка на старых настенных часах четко щелкнула, отбивая очередной час. Гретхен тревожно глянула на часы. Она работала все утро и еще ничего не сделала.
— Мистер Деннис, у меня нет статьи о миссис Татум.
Кули громко закашлял.
— …и Дарвуд тоже на взводе. Ему надо распутать это дело, или придется забыть о месте в законодательном собрании…
Мистер Деннис ткнул пончик, посыпанный корицей и сахаром.
— Выглядит неплохо. — Он откусил кусочек, и розовый сахар оставил тонкую полоску над верхней губой. Он непринужденно ей улыбнулся, как будто говорил о погоде.
— У тебя все получится. Пиши просто. Расскажи, что произошло.
Гретхен взяла кружку. Горький кофе взбодрил ее. Пиши просто… Она поставила кружку. Пиши просто… Она подняла руки, начала печатать, слово, другое, потом все быстрее и быстрее.
Какая была Фей Татум?
Пять человек описали ее для «Газетт». Все знали ее с разных сторон. Люсиль Уинтерс работала с Фей в супермаркете Джессоп. Джим Дэн Пульям стремится стать художником, и Фей поощряла его. Бетти Стил ходила на ее занятия. Лу Хоппер держит бар «Синее пламя», где Фей любила танцевать. Марта Крейн жила по соседству.
У миссис Уинтерс большие темные глаза и гладкий зачес. Она разговаривает быстро и коротко смеется, но, вспоминая о Фей, она иногда прижимала платок к глазам. Она работала у Джессоп с окончания средней школы в 1930 году. «Фей любила продавать ювелирные украшения. Я не знаю людей, которые бы так любили красивые вещи. Она всегда одевалась с иголочки, даже когда приходилось перелицовывать одежду. Добавит вязаный воротничок или новый кант. А шляпки! На нашу рождественскую вечеринку она сделала шляпку из красного фетра с блестками. Больше всего она любила танцевать. Только поэтому она и ходила в „Синее пламя“. Когда она рассказывала мне про кого-нибудь, с кем она там познакомилась, она говорила только, как он танцует. И все. Она никого не водила домой. Я знаю, потому что она бы мне сказала. Она рассказывала мне много личного, о чем не всякому скажешь. Она рассказывала о том, как любила Клайда, только его, и молилась, чтобы он вернулся домой и ему не пришлось бы ехать за границу. Когда она узнала, что он едет в отпуск, она плакала. Она так боялась, что его убьют, что его возвращение было для нее просто даром небес. О ней столько всего говорили, — мол, видели, что к ней ночью приходил мужчина. Я хочу всем сказать, что это ложь. Фей никогда не думала ни о ком, кроме Клайда. Она мечтала, что война закончится и он вернется домой».
Джим Дэн Пульям работает в гараже Пурди. Высокий, стройный, порывистый, он говорит мягко. Руки его испачканы жиром и грязью. Ему семнадцать, и он художник. «В девятом классе я подрался с парнями, которые смеялись надо мной из-за того, что я любил уроки живописи. Я сломал одному парню руку. Барб Татум рассказала своей маме, и она пришла к нам». Он отвел голубые глаза с поволокой и посмотрел на подсолнухи с голову величиной возле проволочной ограды вокруг гаража. «Даже не дом, а трейлер в квартале Бурна». Он посмотрел с вызовом. «А она пришла и держалась так, будто я жил на Гикориевом холме. Она посмотрела мои рисунки. Некоторые были нарисованы углем на мешках из-под бакалеи. Она говорила, что люди не понимают, как уловить свет и цвет, а художник видит пульс жизни. Так она это назвала: пульс жизни. Тогда я впервые понял, что я делаю и почему мне это кажется верным». Он погладил блестящий гаечный ключ. «Иногда казалось верным. Чаще я сходил с ума и выбрасывал рисунок, потому что он был недостаточно хорош. Миссис Татум говорила мне, чтобы я продолжал рисовать, даже если люди смеются. Я не должен бросать, даже если меня возненавидят. Если я брошу, я ссохнусь, как забытое зерно в поле. У меня есть картина, над которой я работал этим летом. Я собирался показать ее миссис Татум. Солнце над водой Охотничьего озера…»
