– Рав Амуни привел меня в скромный дом возле порта. Небогатый, но чистый и гостеприимный дом. Хозяин, рав Менахем бен Ют, служит топографом в тамошнем администрате, у него большая семья, шесть дочерей и два сына. Меня встретили очень приветливо. Мне показалось, что это радушие проистекало оттого, что меня привел Амуни. Я подумал, что если бы он привел в тот дом уличного пса – так и пса встретили бы с почтением.
– Ерунда. Что вы говорите, какие псы? Вас тепло приняли потому, что вы располагаете к себе, вот и все. И что было дальше?
– Собралось множество людей. Поначалу была произнесена недолгая проповедь о пользе общественного радения. В Тире тем годом начали строить акведук, и рав Менахем отправлял сыновей на работы. Молодые люди исправно трудились, Тирский администрат выделил их в послании наместнику. Читал проповедь сам рав Менахем. После началась трапеза. А потом Зарха – он тоже был там – выпил вина и стал читать фрагменты памфлетов. И, вы знаете, все эти доброжелательные и достойные люди, что собрались в доме Менахема – они так веселились! Они вдруг позабыли всю сдержанность, отставили тарелки с едой и взялись за кружки. Они веселились, как юные студиозусы!
– Ну еще бы! – понимающе кивнул Севела. – Еще бы они не веселились! Я и сам от души веселюсь, когда как следует берусь за кружку.
– Это-то мне и понравилось! – горячо сказал гончар. – Почтенные люди выслушали дельную проповедь, а после взялись за кружки с кносским, как подобает в компании добрых друзей. Я вдруг почувствовал себя дома. Всю жизнь живу в Ерошолойме, это город не из последних, я всякое здесь повидал. И людей видел самых разных. Но только на собрании у рав Менахема я чувствовал себя так славно.
– А вы не очень-то привержены к Ерошолойму, мастер. Верно?
– Увы, но Ерошолойм – это задворки мира, – с сожалением сказал гончар. – Здесь мало пытливых и открытых людей. А когда я встретился с рав Менахемом и его друзьями…
– И что же случилось тогда?
– Я ощутил себя свободным. Я понял, что в том доме, в кругу тех людей мне место. Как будто я убежал из глуши – вот как я себя почувствовал.
И тут Севела вдруг вспомнил, как когда-то хотел любой ценой сбежать из Эфраима.
– С вами никогда не бывало такого? – спросил гончар.
– Бывало, – ответил Севела. – И я не люблю захолустье.
– Ведь захолустье – это не географическая категория. Захолустье это разновидность несвободы… Но может случиться так, что новые друзья избавляют от тягот захолустья.
– Мне такое знакомо, мастер, – тихо сказал Севела.
– А еще на том собрании встретился мне замечательный человек, мар Йонатан, он управляет ссудной конторой «Леуми», – продолжил рассказ гончар. – Мы разговорились, и он сказал, что в памфлетисте Зархе погиб незаурядный логик.
– Вы в крепости седьмой день, – сказал Севела. – Вам, должно быть, хочется домой.
– Об этом стараюсь не думать. Пока я желал бы только одного. Чтобы меня не передали другому офицеру.
– Вы ведь один в каземате?
– Да, я один… Меня содержат в крохотной келье. Там даже есть окно.
– Воды достаточно?
– Мне дали бадью для мытья. Руфим приносит еду. Благодарю вас, адон, за то, что вы отпустили Руфима. Он совершенно безвредный человечек. Жил при мне, как кошка.
– Я хотел было порасспрашивать вашего Руфима, но потом выпустил. Пусть уж он носит вам еду.
– Скажите… Если позволено мне будет спросить…
– Спрашивайте, мастер, спрашивайте.
– Может ли случиться так, что меня будет допрашивать другой офицер?
– А вы здесь встречались с теми, кого допрашивали другие офицеры?
– Я слышал, как приволокли моего соседа, сам он идти не мог… И еще я слышал стражников. Они говорили, что этого человека допрашивал офицер Никодим.
– Никому в крепости Антония не хотелось бы свести знакомство с офицером Никодимом, – понимающе сказал Севела и повертел в пальцах стилос. – Я хорошо знаю этого офицера, мы служим бок о бок не первый год. Его подследственным приходится несладко. Нет, мастер, вас не передадут лейтененату Никодиму. И никому другому не передадут. Видите ли, тот человек, которого, возможно, изуродовал на допросе офицер Никодим, – тот человек преступник.
Пинхор хмыкнул и дернул уголком рта.
– Нет, нет! – Севела поднял указательный палец. – Я не о надуманных обвинениях… Человек, которого приволокли после допроса, – подлинный преступник. Убийца, душегуб. Никодиму приходится преследовать и допрашивать зелотов.
Гончар гадливо поморщился.
– Вот и вам не по душе зелоты, – сказал Севела. – Так что не спешите жалеть соседа. А офицер Никодим умеет обезвредить зелота. И узнать от него о других зелотах. Но я что-то разболтался. Вас не передадут другому офицеру еще потому, что я намерен ходатайствовать о вашем освобождении, мастер.
Пинхор медленно положил руки на колени.
– Вам воспрещается выезжать из Ерошолойма, – официальным тоном произнес Севела. – Если вы покинете Ерошолойм, этот проступок подпадет под компетенцию администрации наместника. Последствия нетрудно представить – я предупреждаю вас со всей серьезностью. Человек, отпущенный из-под стражи до полного снятия всех подозрений, не может покидать Ерошолойма и обязан ежедневно являться в резидентуру Службы. Вы будете ходить по краю, мастер. Если преступите указ о выпущенных из-под стражи, вас распнут. Понимаете ли меня? Вас будут судить не местные власти, а претор. А у романцев с джбрим разговор короткий.
– Я понял вас, адон. Я ни в коем случае не покину города.
– И тем спасете свою жизнь. Вас отпустят завтра утром. Вам выдадут жетон, и вы должны не позднее полудня передать этот жетон квартальному рабби. Каждое утро вы будете приходить в резидентуру, это во дворе башни Фасаила. В приемной будете получать жетон и тотчас относить его рабби в квартале Иаким.
– Но к чему это, адон? Я ни за что не уеду из Ерошолойма!
– Такова общепринятая процедура, – сухо сказал Севела. – Вы получаете жетон, передаете его рабби квартала. Рабби передает жетон в синедриональное присутствие. Оттуда жетон вновь поступает в администрацию наместника. Утром вы вновь получаете свой жетон.
– Я понимаю, – сказал гончар.
– Такова общепринятая процедура.
– Еще раз благодарю вас, адон капитан.
– Мы увидимся послезавтра. Я и четверти нужного не узнал от вас, мастер. Хочу прийти к вам домой.
– Буду рад, – смущенно сказал гончар. – Не знаю, правда, что творится в моем доме…
– В вашем доме покой и порядок. Вы, верно, наслышаны о воровстве приставов?
– Мне доводилось слышать, что приставы хозяйничают в домах арестованных, – признался Пинхор.
– Из вашего дома не пропало ни нитки.
