От домов уже бежали люди, в голове — Оль Харшейм, Берт Бригден и Тиль Эхрад. Спешили на майдан также и стражники от ворот, Дакре Силифант, Бореас Мун. Цири развернулась, взвизгнула, помчалась галопом к реке. Но и оттуда уже бежали вооруженные люди.
Скеллен и Бонарт выскочили из светлицы. У Бонарта в руке был меч. Нератин Цека крикнул, налетел на них конем и повалил обоих. Потом прямо с седла кинулся на Бонарта и прижал его к земле. Риенс выскочил на порог и глядел на все это дурными глазами.
— Хватайте ее! — рявкнул Скеллен, поднимаясь с земли. — Хватайте или убейте!
— Живую! — взвыл Риенс. — Живу–у–у–ю!
Веда видела, как Цири оттеснили от частокола, идущего вдоль реки, как она развернула вороную кобылу и помчалась к воротам. Видела, как Каберник Турент подпрыгнул и хотел стащить ее с седла, видела, как сверкнул меч, видела, как из шеи Турента вырвалась карминовая струя. Деде Варгас и Фрипп Младший видели это тоже и, не решившись загородить девушке дорогу, скрылись за домами.
Бонарт вскочил, эфесом меча оттолкнул от себя Нератина Цеку и рубанул страшно, наискось через грудь. И тут же прыгнул вслед за Цири. Разрубленный и истекающий кровью Нератин еще сумел схватить его за ноги и отпустил только тогда, когда Бонарт пригвоздил его острием меча к земле. Но этих нескольких мгновений было достаточно.
Девушка толкнула кобылу, уходя от Силифанта и Муна. Скеллен, наклонившись словно волк, забежал слева, махнул рукой. Веда видела, как что–то блеснуло в полете, видела, как девушка дернулась и покачнулась в седле, а из ее лица фонтаном хлестнула кровь. Она отклонилась назад так, что минуту почти лежала спиной на крупе кобылы. Но не упала, выпрямилась, удержалась в седле, прижалась к лошадиной шее. Вороная кобыла раскидала вооруженных людей по сторонам и мчалась прямо на ворота. За ней бежали Мун, Силифант и Хлоя Штиц с арбалетом.
— Не перескочит! Она наша! — торжествующе крикнул Мун. — Семь футов не возьмет ни один конь!
— Не стреляй, Хлоя!
Хлоя Штиц не расслышала в общем гуле. Остановилась. Приложила самострел к щеке. Все знали, что Хлоя никогда не мажет.
— Труп! — крикнула она. — Труп!
Веда видела, как незнакомый ей по имени невысокий мужчина подбежал, поднял свой арбалет и выстрелил Хлое в спину. Бельт прошел навылет, исторгнув из спины женщины фонтан крови. Хлоя упала, не издав ни звука.
Вороная кобыла домчалась до ворот, чуть отвела назад голову, прыгнула, взметнулась над воротами, красиво подогнув передние ноги, перелетела через них как черная шелковая лента. Поджатые задние копыта даже не лизнули верхней перекладины.
— О боги! — возопил Дакре Силифант. — Боги, что за лошадь! Она стоит золота по своему весу!
— Кобыла тому, кто ее поймает! — крикнул Скеллен. — По коням! По коням и за ней!
Через открытые наконец ворота карьером рванулась погоня, взбивая пыль. Впереди всех, в голове, неслись Бонарт и Бореас Мун.
Веда с трудом приподнялась, тут же покачнулась и снова тяжело опустилась на землю. По ногам болезненно бегали мурашки.
Каберник Турент не двигался, лежа в красной луже, широко раскинув руки и ноги. Андрес Верный пытался поднять все еще валяющегося в обмороке Стигварда.
Скорчившаяся на песке Хлоя Штиц казалась маленькой, как ребенок.
Оль Харшейм и Берт Бригден приволокли к Скеллену невысокого мужчину, убившего Хлою. Филин тяжело дышал и прямо–таки дрожал от ярости. Из перевешенной через грудь бандольеры вынул вторую стальную звезду, такую же, какой только что ранил в лицо девушку.
— Чтоб тебя ад поглотил, Скеллен, — сказал невысокий мужчина.
Веда вспомнила, как его зовут. Мекессер. Иедия Мекессер, геммериец. Она узнала его еще в Рокаине.
Филин сгорбился, резко махнул рукой. Шестиконечная звезда взвыла в воздухе и глубоко врезалась в лицо Мекессера между глазом и носом. Мекессер даже не крикнул, только начал сильно и спазматически дергаться в руках Харшейма и Бригдена. Дергался он долго, а зубы выставил так по–звериному, что все отвернулись. Все, кроме Филина.
— Вырви из него мой Орион, Оль, — приказал Стефан Скеллен, когда наконец труп бессильно повис в державших его руках. — И закопайте эту падаль вместе с той другой падлой, с тем гермафродитом. Чтобы следа от паршивых предателей не осталось.
Неожиданно завыл ветер, налетели тучи, и сразу стало темно.
* * *
Часовые перекликались на стенах цитадели, храпели дуэтом сестры Скарра, Петюх громко отливал в пустую парашу.
Веда натянула одеяло под подбородок. Вспоминала.
«Они не догнали девушку. Она исчезла. Просто–напросто исчезла.
Бореас Мун — невероятно! — потерял след вороной кобылы через каких–то три мили. Неожиданно, без предупреждения, сделалось темно, вихрь пригнул деревья почти до земли. Хлынул дождь, загремел гром, засверкали молнии.
Бонарт не успокоился. Вернулся в Говорог. Орали друг на друга все: Бонарт, Филин, Риенс и тот четвертый, загадочный, нечеловеческий, скрипящий голос. Потом подняли на седла всю ганзу, кроме тех, которые вроде меня не в состоянии были ехать. Созвали кметов с факелами, помчались в леса. Вернулись поутру.
Ни с чем. Если не считать ярости, горевшей в глазах.
Разговоры, — вспоминала Веда, — начались лишь через несколько дней. Вначале все слишком боялись Филина и Бонарта, которые так бесились, что лучше было не попадаться им на глаза. За какое–то неловкое словцо даже Берт Бригден, офицер, получил рукоятью нагайки по лбу.
Но потом разговоры пошли о том, что творилось во время погони. О маленьком соломенном единороге из часовенки, который вдруг вырос до размеров дракона и напугал коней так, что седоки свалились с седел, чудом не переломав шеи. О мчащейся по небу кавалькаде огненноглазых призраков на конских скелетах, которых вел страшенный король–скелет, приказывавший своим слугам–упырям затирать следы копыт черной кобылы рваными плащами. Об ужасном хоре козодоев, орущих «Лиик’йорр, лиик’йоор из крови“. О наводящем ужас вое призрачной беанн’ши, вестницы смерти.
Ветер, дождь, тучи, кусты и деревья фантастических форм, вдобавок страх, у которого глаза велики, разъяснял Бореас Мун, побывавший там лично. Вот и все объяснение. А козодои? Ну что, козодои как козодои, эти, добавлял он, завсегда кричат.
А тропа, следы копыт, которые вдруг исчезают, словно лошадь в небеса улетела?
Лицо Бореаса Муна, следопыта, умеющего выследить рыбу в воде, при таком вопросе становилось унылым. Ветер, отвечал он, ветер засыпал следы песком и листьями. Другого объяснения нет.
Некоторые даже верили, — вспоминала Веда, — некоторые даже поверили, что все это были естественные явления либо миражи. И даже смеялись над ними.
Но смеяться перестали. После Дун Дара. После Дун Дара уже не смеялся никто».
* * *
