— Чего?! Кто там? Кого "обидели"? Кто еще, к …ной матери, на аппарате?
— Я, ваш-благородь! Мудрищев!.. С "Тихой обители" телефонирую!
— И чё телефонируешь?
— Убёгли!
— Эй, как тебя там… Мудищев! Куда пропал?
— Мудрищев, ваш-благородь!
— Быстро, Мудищев: кто убёг? Как?
— Нумера осьмой и девятый! Один флотский, другой германский, оба шпиёны, под грифом секретности первой категории!
— Что?! Громче говори, дурак! Как "убёгли", кто допустил? Ну, быстро! Не сопи в аппарат!
— А как?.. Они ж двоих из наших веревками повязали, а третий, унтер Пряхин (видать, заранее купленный), убёг с ними вместе. А нумера седьмого, князя Завадовского, вправду тронутого умом, унтер Васюков саблей порубил. Так и снял голову с плеч.
— Что?! Твою бы лучше …ную башку!.. Как посмели, кто разрешил?!
— А иначе и никак было невозможно, ваш-благородь – кидался наших табуреткой лупасить, всех мог запросто порешить: сумасшедший же, у их же силища – знаете… Я и сам через то пострадамши: получивши по носу. Теперь с носу кровь – не продохнуть!
— Кончай мне, Мудищев, про свой …чий нос, … твою мать, … в … к раз… Богоматери!.. Ты мне, Мудищев, не мудри, мудрила …ев! Что, … собачий, предпринял?
— К носу – камфорную примочку…
— Да к …, к …ной матери, мне твой …нный нос! Для преследования что предпринял?
— А?!..
— … на! Для преследования, спрашиваю, что предпринял, скотина?!
— Ясное дело, погоню надобно, ваш-благородь, чего ж тут еще? Роту поднять.
— Еще не поднял, в … твою …? Так ты мне тут!.. Чего ж ты мне тут?!.. А ну!.. Мудищев, … твою … к разэтакой …..нной … и Святителей! Живо!
— Слушаю-с!..
* * *
— Вторая ррота! … вашу! В ррруж-ё!..
Глава 19
Побег. Граф Валленрод
…до мяса разодрав руку, пока пролезал через коряво распиленную решетку и вываливался в дымку подступающего утра. Тощий Herr Oberst, приговаривая: "Shneller! Shneller!"
[62]
– проворно следовал за ним. Позади, тяжело дыша, едва поспевал грузный жандарм, почему-то взявшийся помогать им в побеге. Фон Штраубе и Herr Oberst, одетые в форму двух других жандармов, только что связанных ими и запертых в чулан, на бегу застегивали портупеи. Перед глазами у лейтенанта все еще стояла страшная картина, которую увидел уже перелезая через подоконник и обернувшись в последний миг: жандармский унтер отрубает саблей голову Иоанну, голова эта, с живыми еще глазами, падает на кровать и смотрит вслед убегающим.
Жандарм схватил подвернувшуюся пролетку, скомандовал извозчику:
— На Екатерининский, живо!
Позади уже раздавалась трель свистка.
— Никак, погоня? — обреченно вздохнул возничий, пока Herr Oberst и фон Штраубе садились позади. — Своих, что ль, лошадей у вас нет, господа служилые?
— Поговори у меня! — привычно потряс пудовым кулачищем жандарм. — Дуй, куда велено!
Тот без большого воодушевления хлестнул клячу:
— Ну, мертвая!..
Покатили. Трель затихла вдали.
Немного отъехав, извозчик стал то и дело подозрительно озираться на двух горе-жандармов, сидевших позади. Вид у них был впрямь мало подходящий для этой амуниции. Плоскому "римлянину" шинель с чужого плеча была столь широка, что он обмотал ее вокруг себя чуть ли не дважды, прихватив ремнем, так что не застегнутые пуговицы оказались где-то на правом боку, да и торчащие кайзеровские усы не особенно приличествовали стражу российской короны. У фон Штраубе один рукав был порван под мышкой, и из дыры белела больничная сорочка. Если прибавить к этому отсутствие сабель, без коих жандармов на Руси и помыслить себе нелепо, а также войлочные тапочки вместо сапог, то вид беглецы имели скорее жалкий, чем грозный.
— А чего ж без сабелек-то, господа-хорошие? — также отметил рассмелевший извозчик. — Ежель по государеву делу – так без сабелек оно как-то…
Настоящий, при полной выкладке, жандарм, снова замахнулся на него кулаком. Тем бы, глядишь, и пресек в мужичке этот несвоевременный позыв любопытства, но тут вмешался Herr Oberst, заговоривший, как, вероятно, по его представлению, было и должно благородному русскому жандарму разговаривать с простолюдинами:
— Ты много рассуждать, мужик! Должен молчать, когда везешь жандарм! Молчать и выпольняйть!
Мужичок на какое-то время примолк, но некую мыслишку в себе до поры явно затаил. Выплеснулась она, когда пролетка поравнялась с казармой какой-то роты, возле будки топтались на морозе караульные с винтовками. Нежданно-негаданно извозчик рванул на себя поводья, кляча стала как вкопанная, а он с воплем: "Спасите, братцы православные!" – кубарем выкатился в сугроб.
Пока жандарм, чертыхаясь, перелезал на козлы, караульные поглядывали на крикуна с сомнением: не то спьяну орет, не то вправду какой непорядок?
— Братцы, спасайте! — вопил возничий. — Нехристи, шпиёны, убивцы пролетку захватили! Палите, братцы, с ружей палите в немчуру!.. Кобылку не зацепите только, одна у меня кормилица!.. Ну же, братцы, чего стоите?..
На его ор из будки наконец выскочил унтер, что-то солдатам приказал, и они поспешно начали взводить затворы, но жандарм уже рубанул кобылу по тощему крупу кнутом, и она, напрягшись всеми жилами, рванула с места. Только тогда сзади послышались нестройные хлопки выстрелов.
После доброй дюжины хлопков лишь две пули наискось пробили задник и крышу пролетки и, едва не задев головы преследуемых, ушли в небеса.
— Bravo! Vorbei dem Zweck!
[63]
– захохотал Herr Oberst. — Русский зольдат не умеет стреляйть! Und sie wollen den Krieg gewinnen! In die Armee des Kaisers Willhelms sie fur solch Schiess en…
[64]
.
Его ликование было, однако, преждевременным – уже следующая пуля, попала в левый бок "римлянину", а другая, просвистев между лейтенантом и полковником, угодила точно в затылок сидевшему на козлах жандарму, их спутнику. Тот не успел даже вскрикнуть и вывалился на мостовую, а напуганная пальбой и всей этой сумятицей кляча, потерявшая управление, понесла невесть как, мотая пролетку из стороны в сторону.
Тут, впрочем, Herr Oberst проявил недюжинную волю и сноровку. Не обращая внимания на свою рану (похоже, весьма опасную), в один момент он лихо перескочил на козлы, каким-то чудом сумел ухватить поводья, уже путавшиеся в ногах у клячи, и умело выправить движение. "Римлянин" обернулся к фон Штраубе, в рыбьих еще недавно, тусклых глазах теперь полыхал самый живой азарт.