На полу лежал лакей. Его высунутый язык был черен, как сажа. Рядом валялся поднос и осколки фарфоровой посуды. От разлившейся по полу ухи еще шел пар.
Фон Штраубе притронулся к его пульсу и заключил:
— Мертв… — Тут увидел, что перстень его наливается синевой. — Отравлен, — добавил он. — Должен был подать это нам. Все было отравлено.
Бурмасов не понял:
— Он что же, отхлебывал нашу уху?
— Нет, — сказал фон Штраубе, — его отравили пары. Он долго ждал за дверью и успел надышаться насмерть. Яд, видно, очень сильный, подальше отсюда, господа.
— Царствие ему Небесное… Ведь от верной смерти раб Божий нас уберег… — С этими словами Двоехоров, перекрестясь, отпрянул от мертвого, а Никита, наконец-таки все сообразив, прорычал:
— Это он!.. Всех нас хотел отравить!.. Ну всё, живым от меня не уйдет!
Со шпагой наголо Бурмасов ринулся в соседний кабинет. Двоехоров и фон Штраубе, также держась за шпаги, устремились вслед за ним.
В кабинете, однако, никого уже не было. И только, словно бы в издевательство над ними, бумажка с какой-то намалеванной на ней дьявольской рожицей лежала на неубранном столе. Изображенный бес ухмылялся и целился кого-то боднуть козлиными рогами.
— Все равно не уйдет! — проговорил Бурмасов. — Хоть у черта за рогами спрячется – а все равно теперь уж от меня далеко не уйдет!
Глава XI,
в которой фон Штраубе приоткрывает перед другом завесу своей Тайны, а под конец проваливается в тартарары
Бурмасов и барон сидели вдвоем в комнате, снимаемой фон Штраубе. Двоехоров сразу после ресторации покинул их, поскольку вынужден был по долгу службы отправляться проверять караулы.
— Итак, охота на тебя идет знатная, — сказал Никита, уже протрезвевший от пережитых недавно волнений. — Теперь небезынтересно – кому и чем ты так насолил. Коль имеешь соображения – поделился бы.
— В том-то и дело, что почти не имею, — вздохнул фон Штраубе.
— Ну, «почти» – это не слово, — сказал князь. — Все, что знаешь, давай выкладывай, а уж там поразмыслим вместе – глядишь, и додумаемся до чего.
Фон Штраубе, не таясь, рассказал о своих неосторожных словах в карете по пути из дворца и о взгляде на сей предмет комтура Литты.
Дослушав его со всею внимательностью, Бурмасов заключил:
— Что ж, комтур твой не дурак, дворцовую диспозицию представил, пожалуй, верно. А вот насчет того, что в России и воздух слышит – это он подзагнул.
— Но мог быть карла на запятках кареты. — И фон Штраубе снова пересказал ему слова комтура.
— Пустое, — отмахнулся князь. — Карла такой вправду имеется, но всего лишь один, мне верные люди точно сказали. Просто у страха глаза велики – так из одного произведут сразу дюжину. А поскольку карла только один, то на все запятки его не посадишь, и прибегают к нему лишь в самых исключительных случаях. Нет, надобно искать иуду среди тех, кто был с тобою в карете. Перечисляй.
Барон назвал ему всех.
— Давай теперь прикидывать насчет каждого, — предложил Бурмасов.
— Граф Литта… — начал фон Штраубе. — Но он бы не успел никому сообщить, ибо находился еще в карете, когда ловушка убила Спирина.
— Предположим, — согласился Никита. — Давай далее.
— Жак и Пьер…
— Да, — слегка поморщился Бурмасов, — видал я этих… уж и не знаю, назвать-то как… Что ж, до них доберемся, это дело пустяк… Хотя ни на какую из трех сил они не похожи. Однако ж наябедничать на тебя вполне могли. Будем пока держать их в уме… Далее?
— Еще только отец Иероним, и больше в карете никого не было. Но он-то меня как раз от смерти и спас, когда от восьмерых отбивались вместе с Христофором. Глупо пытаться убить, а потом спасать.
— Да, пожалуй что, — кивнул князь. — И ябедничать такой, как ты его нарисовал, никогда не станет, и за деньги, полагаю, его не купить… Что ж, на этом пути мы с тобой пока что – в стену лбом… Давай тогда двинемся с другого конца. Это твое пророчество насчет убиения государя – насколько, скажи, можно ему доверять? Вообще что до меня, то я в такие вещи не очень-то…
Объяснять – значило бы выдать главную Тайну Ордена, чего делать фон Штраубе пока что не хотел. Он лишь так выразительно взглянул на Бурмасова, что тот сразу же поспешил сказать:
— Ладно, ладно, тебе – верю. Кому бы другому – едва ли, а тебе – да… Так что же, нынешнего государя скоро удушат, стало быть?.. — И, не получив ответа, с чрезвычайной легкостью согласился, словно речь шла о ком-то вовсе незначительном: – Ну и Царствие ему Небесное; по правде, меня сейчас больше заботит твоя судьба… Так вот, это я тебе верю, понимаешь, я. А в Тайной экспедиции ни за что бы не поверили! И наши офицеры в твой пророческий дар не стали бы верить. Такая уж у нас Россия страна – к вашим кабалистикам не приучена. Здесь бы над тобой только посмеялись. Для нашего брата все это навроде как ворона накаркала или кукушка накуковала, не более того.
— Ну а для великого князя? — спросил фон Штраубе.
— Ах да, я и забыл… Что ж, он, пожалуй, мог бы и поверить. Но даже при своем увлечении мистицизмом Александр Павлович далеко не дурак. Он мог бы поверить, только имея на то самые весомые основания, только зная наверняка, заведомо зная, что сие – не гадание на кофейной гуще. Чем бы ты мог так верно подтвердить ему свой дар?
— Наверно, только лишь одним… — проговорил барон. И, решившись, добавил: – Раскрыв ему тайну своего происхождения…
— От звездочета, что ли, какого-нибудь? — с сомнением спросил Бурмасов. — Это вряд ли. Говорю ж тебе – престолонаследник не настолько глуп.
— А если не от звездочета?.. Если… — Наконец-таки фон Штраубе решился до конца. — Если от самого царя Давида?..
Бурмасов посмотрел на него недоверчиво:
— Ну, знаешь, эдак сказать любой может… У меня вон имеется нарисованное древо, по коему я какой-то веточкой от Рюрика происхожу. Да только поди проверь. В любых летописях знаешь какие разрывы? А древо то какой-то немецкий умелец не далее как для моего деда вычертил, некоторые ветви просто по своей фантазии дорисовав… Тут какие-нибудь всего-то девять веков, а у тебя… Сколько ж это в таком случае веков выходит?
— Без малого тридцать… А если изначально вести, от Авраама, то выходит куда поболее.
Князь даже присвистнул.
— Ну, Карлуша!.. Ты, конечно, прости недоверчивость мою, друзьям я привык на слово доверять, но скажи, какой же немец изобразил тебе такое древо? Ты, конечно, верь, и я, коли хочешь, буду верить; а чем других-то, кроме честного своего слова, убедишь?
— Тут и убеждать слишком не надо, — улыбнулся фон Штраубе. — Родословная у всякого под рукой. — С этими словами он взял Книгу и открыл ее на первой странице.
