Литта поклонился:
— Благодарю, князь. Учту ваши слова. Только как мне его отсюда унести?.. Видно, отца Иеронима придется звать, уж у него сил хватит.
Он поднялся, но Никита остановил его:
— Постойте, граф, еще один вопрос по делу, только недавно для меня открывшемуся…
— Слушаю вас.
— Я узнал, что поступившим в ваш Орден вручают стилеты; это так?
— Безусловно, — подтвердил комтур. — Традиция, берущая начало… Вспомнить бы…
Бурмасов махнул рукой:
— Да Господь с ней, с традицией, не трудитесь вспоминать… Стало быть, и у вас такой стилет имеется?
— Конечно. Он у меня даже с собой. Правда, остался в платье, которое сейчас сохнет.
— Тишка! — позвал князь и, когда слуга торопливо появился на пороге, приказал ему: – Ну-ка, Тишка, быстро принеси сюда платье его сиятельства. — Тот выскочил выполнять приказание, а Бурмасов сказал комтуру: – Вы уж не взыщите, граф, что распоряжаюсь вашими вещами, но дело, клянусь вам, не терпит промедления.
— Напротив, — ответил Литта, — буду весьма вам благодарен. Платье уже должно было просохнуть, и самое время в него переоблачиться.
Тишка быстро принес вещи комтура. Граф взял плащ, достал из него стилет и протянул Никите:
— Вот он. Чем он вас, однако, так заинтересовал?
Бурмасов внимательно оглядел стилет.
— Да тут надпись выбита на клинке, — отчего-то нахмурившись, сказал он. — Ваше имя… И что ж, у всех орденцев тоже на клинке имя?
— Всенепременно… И кроме имени – еще тайные знаки возле рукоятки – во избежание подделки. Вот они, едва различимые восьмиконечные звездочки, — видите?
Бурмасов пригляделся, кивнул.
— Карлуша, — по-прежнему нахмуренный, обратился он к фон Штраубе, — а твой стилет где?
— Не знаю, давно не видел. Наверно, остался там, в доме у покойного Мюллера, — сказал барон.
— Черт!.. — выругался князь. — Душой чувствую, что готовится еще какая-то подлость против тебя! Похоже, нам надо спешить!
— Думаешь, тот стилет… — начал было фон Штраубе.
Бурмасов перебил его на полуслове:
— Думаю, друг мой, думаю… А отсюда – что? Отсюда то, что поскорей нам отсюда надобно… Тишка! — снова кликнул он. — Быстро платье мне и барону!
Однако слуга, на сей раз не так быстро обернувшись, вместе с одеждой принес и известие:
— К вашему сиятельству пришли. Ожидают в прихожей.
— Кто? — спросил князь.
— Не могу знать-с. Требуют господина барона.
— Не успели… — поморщился Никита. — Ладно, что поделаешь, зови.
В залу вшагнули три гвардейца, за старшего у них был старый знакомый, сержант Исидор Коростылев, но он почему-то сделал вид, что ни с кем из присутствующих не знался прежде, и отчеканил:
— Велено взять и заключить под стражу мальтийского рыцаря барона Карла Ульриха фон Штраубе.
Князь вскинул голову:
— Причина? Я у вас как прапорщик спрашиваю!
— И я как подпоручик! — не преминул щегольнуть новым чином Христофор.
Коростылев сначала как-то вовсе без удивления оглядел связанного лже-Антонио, лежавшего на полу, затем обернулся к двум сопровождавшим:
— А ну-ка, ребята, выйдите в прихожую, мне с господином подпоручиком и с господином прапорщиком без лишних ушей надобно потолковать. — Когда те покинули залу, он заговорил уже вполне запросто: – Видишь, Никита, какие дела. После потопа нашли труп этого дьявола Мюллера на мостовой – видно, водой вынесло. А в груди у него торчал стилет, на котором Карлушино имя. Вот он, стилет этот, при мне… Из-за стилета и повелели мне барона доставить. Что поделаешь, служба! Понимаешь сам.
— Дай-ка… — Никита потянулся к стилету и взял его в руки. — Да, имя Карлушино… А знаки?.. Граф, посмотрите. — Он передал стилет комтуру.
— Да, они, — вздохнул Литта.
Фон Штраубе тоже взял стилет и провел пальцем по клинку… Но Боже! Что это?.. Так не могло быть!..
Он с подозрением взглянул на комтура, но говорить ничего не стал, ибо окончательной разгадки все-таки у него еще не было…
Между тем Бурмасов, возвращая Коростылеву стилет, сказал:
— Служба-то она – да! Служба!.. Но тебе, как я предполагаю, не больно-то хочется нашего общего друга Карлушу туда доставлять.
— Еще чего – чтоб хотелось! — возмутился даже сержант. — Из-за какой-то собаки – своего ж брата дворянина!.. Да и сам я свидетель, что барон его не убивал, — когда мы тот вертеп покинули, живехонький лежал этот боров!.. А кабы даже ненароком и убил – так, во-первых, за дело, а во-вторых, мне же тем немалую услугу оказал.
— Какую еще? — не понял Никита.
— Так ведь Мюллерша теперь законная вдова. А боров убиенный, царствие ему… Тьфу ты, какое там Царствие! Уже небось в аду угольки под него подгребают… Однако наследство ей оставил немалое – дом в Петербурге, добра множество, денег тысяч под сто да еще деревеньку в Псковской губернии прикупил на полтораста душ. И вдовушка молода, ласкова, собой хороша; на такой бедному дворянину жениться сам Господь велел.
— Видишь, Исидор, — сказал Бурмасов укоризненно, — и при том ты Карлушу собираешься в застенок вести.
— Ну, — слегка усмехнулся сержант, — вести – еще не значит довести. Пусть меня по дороге пристукнет, только не шибко, — и ходу! А те двое бегают плохо, я нарочно таких подобрал, и велел им ружья не заряжать, так что скроется наш Карлуша совершенно благополучно.
— Тебя ж из полка выключить могут за то, что упустил, — сказал князь.
Коростылев беззаботно махнул рукой:
— А пускай выключают. Чем такая служба собачья – лучше на Мюллерше женюсь… Малость обидно, конечно – уже до сержанта дослужился; глядишь, эдак в офицеры к скорому времени… Ну да ладно, — снова же махнул он рукой, — Бог не выдаст – свинья не съест!
— А вот мы тебе, Исидор, сейчас подарок сделаем, — с улыбкой сказал князь. — Чтоб и Бог тебя не выдал, и свинья не съела, и чтоб ты честь свою дворянскую Карлушиным арестом не запятнал.
— Это как же ты мыслишь? — удивился Коростылев.
— Да очень просто. Вот тебе барон Карл Ульрих фон Штраубе! — Никита указал на связанного злодея. — Берите его и тащите куда требуемо. Только, не дай Бог, не развязывайте – здоровущий больно, можете и не управиться втроем.
— А как он заговорит да скажет, что не фон Штраубе вовсе? — усомнился сержант.
— Ну уж это навряд ли, — расхохотался князь. — Чтоб сказать, язык надобен, а языка у него как раз и нет.
Все понявший Коростылев мигом снова превратился в служаку-сержанта.
— Насчет языка, господин прапорщик, ничего велено не было. Велели доставить барона; а уж с языком или без – о том никто не говорил. Велено было – живого или мертвого!
