— За фортуну нашу счастливую, за звезду? — предположил уже сам Христофор.
— Совсем рядышком, — подтвердил князь. — Ну а имя, имя звездочки этой?
— Право, ты загадки какие-то ставишь… — отозвался Двоехоров.
Фон Штраубе и комтур на сей раз промолчали, хотя барон, кажется, догадывался, что тот имел в виду.
— Имя ей, — поднося бокал к губам, подтвердил его догадку Бурмасов, — имя звездочке этой, вызволившей нас из беды, имя ей – Прелестная Родинка На Щечке Елизаветы Кирилловны! — И торжественно провозгласил: – Выпьем же за нее, друзья! Выпьем за нее, ибо без нее не быть бы ни одному из нас живу. Виват же ей, Родинке!
— Виват! — сказал комтур.
— Виват! — сказал фон Штраубе.
— А что? — чуть смущенно сказал Двоехоров. — Коли за родинку – это вполне даже хорошо! Тут совершенно никаких моих возражений – ежели за родинку! — И при воспоминании об этой родинке мечтательно прикрыв глаза, он первым осушил свой бокал.
Остальные выпили вслед за ним и разбили свои бокалы о каминную решетку.
Глава XXIV
Видение. «Голубка»
Сколь ни крохотным казался себе фон Штраубе под сводами огромной залы, где его принимал император, но еще крохотнее он себя чувствовал под необозримой вышиной Тайны. Века и тысячелетия проглядывались сквозь эту величественную вышину. И каким, Боже, крохотным был сам император, в горностаевой мантии магистра Мальтийского ордена восседавший на троне!
— Что ж, рыцарь, — сказал крохотный император, — мой сын Александр поведал мне, что ты хочешь остаться в России навсегда.
— Да, это так, — поклонился крохотный фон Штраубе.
— Весьма похвально, — сказал император. — Мы этому препятствовать не станем… Теперь же главное – то, что ты должен мне передать. Слушаю тебя, рыцарь.
…Ах, что, что он должен был передать?..
…Что-то качнулось под его ногами. Отчего-то он сразу понял, что это. То была палуба римской триеры по имени «Голубка», уносящей его в далекую Мессалию. И рядом стояли те, кто должен был там стоять…
А дальше…
Дальше фон Штраубе не слышал собственных слов, ибо кто-то другой, невообразимо далекий и могущественный, придавал его смутным ощущениям словесную оболочку…
* * *
…Немыслимые гиганты корабли, хотя и целиком выкованные из железа, тем не менее горели, как бумажные, где-то в далеком восточном океане. Охваченные пламенем люди кидались в воду с горящих кораблей. А другие, с желтыми лицами и раскосыми глазами, наблюдали за ними, будто это были мотыльки, залетевшие на ночной огонь…
И звучал чей-то басистый самоуверенный голос:
«Маленькая победоносная война со слабой Японской империей – вот что избавит нас от ужаса всех возможных революций, государь…»
Собственных слов лишь обрывки прокрадывались в сознание фон Штраубе:
— …однако российско-японская война, если таковая случится, будет лишь началом неизбежного конца…
Но кто, кто при этом водил его языком?..
…Залп ружей – и тысячи людей валятся, окровавленные, у Зимнего дворца…
…Гудят, гудят какие-то железные махины, ставшие на железных тоже путях… В воздухе какой-то писк, но в голове он каким-то образом складывается в слова:
«Государь, волнениями охвачена вся страна. Железные дороги парализованы. Если срочно не будет принято чрезвычайных мер…»
…Горят богатые дома, полыхают библиотеки – кожа фолиантов корчится в огне…
…Пламя успокаивается на миг, и снова доносится чей-то самоуверенный голос:
«Встав во главе Балканского союза, Российская империя сможет показать прогнившей австрийской и германской монархии…»
— …Еще один шаг к гибели… — Впрямь это произнес фон Штраубе или только послышалось?..
…Черный безлошадный экипаж двигался сам по себе. Кто-то вырвался из толпы и выстрелил по нему из причудливого пистолета. Кровь заливает чей-то раззолоченный мундир…
…Мальчишечьи голоса: «В Сараево убили эрцгерцога Фердинанда!.. Германия объявила России войну!..»
…Разрывы каких-то страшных, неведомых гранат – и сотни людей превращаются в кровавое месиво…
…Падает, катится императорская корона…
…А это что?.. Чье-то лицо с красивой бородкой… Почему-то фон Штраубе знает, что это император из будущего, далекий наследник Павла… Но голова его… Боже, голова!.. Эта голова отчленена от тела, чья-то рука швыряет ее в горящую печь и там шевелит ее кочергой… А двое с бородками клинышком разглядывают, как она горит…
…Господи, уж не ад ли это?.. Воистину ад! Ибо людей привязывают к перекладинам, опускают на них в котлы с кипящей водой, а затем быстро окунают в море, отчего кожа у тех лопается и спадает наземь, а сами они – о ужас! еще живые! — голым мясом валятся на песок и корчатся на нем в чудовищнейших муках…
…И рушатся, рушатся повсюду покрытые золотом купола церквей…
…И жестокая звезда в небе над черной от крови водой… Боже! От крови его потомка деспозина!..
…Но видно и то, что далее. Царь Голод шествует по разоренной земле. Люди, похожие на скелеты, жуют древесную кору, но все равно умирают от голода. И другие засыпают песком эти бесчисленные мертвые кости, ставшие почти что голыми костями еще при жизни…
…Колонны людей, бредущих по какому-то неземной силы морозу; кажется, сами люди вот-вот рассыплются со звоном, как рассыпается лед…
…И гудит небо, наполненное железными птицами… И валятся во прах целые дома…
…И звезда, страшная неугасающая звезда все полыхает над черной водой…
…Господи, насколько неизбежна сила, убивающая все когда-либо созданное или родившееся!..
…Боже, неужели все это будет?!
* * *
— …Неужели все это может случиться?! — услышал он взволнованный голос императора.
Обессиленный от страшных видений, фон Штраубе почувствовал, что пол уже не покачивается под ногами.
Он открыл глаза (даже не помнил, чтобы закрывал их) и понял, что уже не стоит на палубе «Голубки». Под ногами снова был паркет дворца, и кто-то совсем уж, совсем крохотный, с передавленной шарфом шеей и высунутым языком восседал перед ним.
Затем все увеличилось в размерах. И шарф, и высунутый язык исчезли у сидевшего, и лицом он стал снова похож на нынешнего императора Павла.
