Теперь Серебряков не обращал на это внимания, он думал о своем. Что Пчелка собиралась ему сообщить? Что именно – уже не узнает никто. Однако скорее всего – что-то связанное с Наташей. Наверно, Пчелкины "бабочки" все-таки где-то обнаружили ее. Да, скорее всего именно так. За что она и поплатилась жизнью.
Но все же – как это могло произойти? Как убийце удалось выскользнуть отсюда? Получалось убийство в запертой комнате, какое бывает только в самых хитроумных детективах. Кажется, он когда-то читал один такой. Да, у Гастона ле Ру.
[22]
Там автор провел читателя через длинный роман, чтобы в конце дать разгадку, казалось бы, как и в данном случае, совершенно невозможного.
Сейчас это уже не имело значения, но Виктор Арнольдович все-таки решил во что бы то ни стало распутать хотя бы этот клубок – как-то хоть уравняться в сообразительности со своим противником. В том, что и это дело рук Колобуила, сомнений у него не было.
Итак… Пчелка спокойно раскладывала пасьянс. Но вдруг что-то ее оторвало от этого занятия. Столик у одной стены спальни, а Пчелка лежит у другой. Что могло заставить ее подойти туда?
— Что там? — спросил он, указывая на стену, увешанную ковром, у которой лежала покойница.
Старуха прервала свое занятие – отвешивание пощечин – и, всхлипнув, отозвалась:
— Гостевая…
Виктор Арнольдович вышел и попытался открыть соседнюю дверь. Она была заперта.
— Откройте, — приказал Серебряков.
Чернявый поспешил выполнить приказание.
Взору Серебрякова предстала вторая спальня, тоже превосходно обставленная, с таким же, как в Пчелкиной, ковром на стене. Однако здесь окно было открыто настежь. Виктор Арнольдович спросил:
— Давно сюда заглядывали?
Охранник удивился:
— Чего заглядывать, когда там никого? Уже две недели никто не гостевал.
— А окно и раньше было открыто?
Тот почесал в затылке.
— Да вроде… Не помню…
— Не помнит он, не помнит ни хрена! — вновь накинулась на него старуха. — Только жрать он помнит да девок щупать! — и поскольку белобрысый предусмотрительно стоял чуть поодаль, принялась отвешивать пощечины обеими руками теперь уже одному чернявому.
— Не помню, ей-Богу, не помню!.. — жалобно ныл он. — Неделю сюда не заходил…
Между тем Серебрякову почти все уже было ясно. Стало быть, в эту комнату Колобуил запросто мог влезть – вон, кстати, по тому дереву – и так же, никем не замеченный, вылезть отсюда. Зная Пчелкино любопытство, он мог догадаться, что ей, должно быть, частенько бывало любопытно, чем занимаются ее гости, когда ночуют в этой спальне. Значит, в стене должно быть какое-нибудь отверстие. В таком случае надо поискать на этом ковре.
Он безошибочно ткнул пальцем в то место, где узор ковра был особенно густым, и палец ушел в пустоту. Точно! Сквозная дырка в стене!
Напоследок оставалось только понять, чем же Колобуил привлек Пчелкино внимание, заставив ее на середине оторваться от пасьянса…
Ну конечно! Вон осколки хрустальной вазы на полу! Пчелка услышала в спальне по соседству звон разбитой вазы и прильнула к отверстию в стене. Теперь уже никто не узнает, успела она все-таки напоследок увидеть лицо своего убийцы или тычок спицы сразу оборвал ее жизнь. Да и имело ли это какое-нибудь значение?
Старуха оказалась смышленая – проследив за его пальцем, ушедшим в дыру, а затем тоже увидев осколки вазы, быстро догадалась обо всем.
— Тут вазы колотят – а они и не шелохаются! — взвизгнула она и на этот раз врезала чернявому кулаком по зубам. — Зарезать вас мало, боровов!
— Так дверь-то – вон, а мы стояли вон там… — утирая кровь, заныл он.
— Вон там они стояли, вон там! — Старушенция снова заехала ему кулаком. — Тут вазы бьют – а они "вон там"!.. Красавица моя на том свете, а они "вон там", козлы!.. — И поскольку белесый неосмотрительно приблизился, хлестала, хлестала по щекам теперь обоих.
Это было уже неинтересно. Виктор Арнольдович не стал больше отрывать старуху от ее дела, вышел из дома и при свете зажигалки тщательно осмотрел пятачок взрыхленной земли вокруг дерева – только здесь был шанс обнаружить какие-нибудь следы.
Конечно, Колобуил был осторожен, однако через минуту один след найти все-таки удалось. Другие следы тот явно зарыхлил, вон и палочка валяется, которой он это, по всей видимости, делал, а этого, видимо, не заметил в темноте. Рельеф подошвы мало интересовал Серебрякова, главное было – размер и глубина.
Размер обуви был совсем невелик, а сам след вдавлен неглубоко. Это означало, что Колобуил легок и довольно мал ростом. Хоть какие-то сведения, которые возможно могли бы оказаться полезными. Впрочем, именно таким, щуплым, легким, Серебряков почему-то – наверно, из-за недюжинной быстроты, проявленной Колобуилом во всех действиях – его себе и представлял
Больше не заходя в дом – признаться, ему уже здорово надоели звуки оплеух и старухин визг – Виктор Арнольдович сел в машину и, уже не так спеша, как на пути сюда, поехал прочь от Пчелкиной виллы.
Немного отъехав, он взглянул на часы. Было половина одиннадцатого вечера. Эти кошмарные сутки еще не кончились, а он уже успел потерять двоих из своей столь небольшой армии. Почти половину. Что там произойдет за оставшиеся полтора часа?
"ПОЛТОРА КИЛА КАПУСТКИ".
ГЕНЕРАЛ, РАСТЕРЯВШИЙ АРМИЮ
Бывали минуты, когда и я воздыхал: "За что, за что, Господи?!"
Из "Жизнеописания…"
По пути домой он успел до закрытия заехать на Центральный телеграф и просунул в окошко паспорт на имя Полтораева – по уговору с Фомой и Лукой должен был делать это каждый день. Крепко надеялся, что те двое не окажутся слишком расторопными и предоставят ему еще хотя бы несколько дней форы.
Но в этот черный день, однако, решительно все было против него.
— Да, да, вам до востребования, — сказала девушка в окошке и протянула ему конверт.
От грязного довольно конверта отчетливо пахло какими-то помойными нечистотами – это лучше всякого обратного адреса, который, разумеется, и не был обозначен, говорило о том, от кого письмо.
Дома Серебряков вскрыл конверт и достал листок в косую линейку. Судя по тому, как он был грязен и чем пах, его вырвали из найденной на помойке ученической тетрадки. Заранее не ожидая от этого письма ничего хорошего, Виктор Арнольдович прочел:
Полтораев!
Завтра твой товар будет у нас. Дело за тобой, за купцом. Должно быть, помнишь, что с тебя еще причитается.
Ждем тебя завтра к полуночи. Путь тот же, как добраться, ты уже знаешь.
