Почувствовав на себе изучающий взгляд уродливого, с мокрыми губами человека в фартуке, заключенный повернулся в его сторону.
— Что вы сказали? — спросил он, не разобрав слов бубнившего что-то Хилова.
— Как твоя фамилия? Вот что мы сказали… — с нескрываемым презрением в голосе прогнусавил Ефим.
— Нечаев, — помедлив, простодушно ответил тот без тени обиды. — Извините, я просто не расслышал ваших слов сразу. Знаете, был лейтенантом. В настоящий момент осужден. Согласно приговору военного трибунала, разжалован и являюсь рядовым бойцом.
Военные люди, в отличие от политических заключенных, вели себя смелее и были заметно разговорчивей.
— За какие же подвиги тебя так?
— Как мне зачитали, осужден к высшей мере наказания за проявленное малодушие и трусость. Наш полк разбили немцы, я попал в окружение. Две недели скитались по лесам, потом с двумя бойцами вышел к своим. Сразу всех арестовали. Я вот попал под трибунал. Что с теми двоими однополчанами — не знаю.
— Завтра вас переведут в другую камеру. Вас ожидает небольшая перемена режима.
— Спасибо за известие. Только не знаю, радоваться или готовиться к худшему. Хотя, извините, что может быть хуже смерти? Может, вы посодействуете, пускай вместо расстрела направят меня на фронт. На передовую, в штрафбат. Ну согласитесь, разве есть хоть какая-то польза нашей стране, если меня расстреляют?
— Можете уже радоваться. Не расстреляют. Скоро убедитесь. И пользу тоже принесете. Вам даже предоставится возможность сполна, как говорится, показать свои физические способности. А сейчас отдыхайте.
— Спасибо, — Нечаев улыбнулся. — У вас закурить не найдется, товарищ? — окончательно осмелел заключенный. Он уже смотрел на выходившего в дверь Человека в фартуке как на доброго знакомого. Знал бы он, что уготовил ему этот неожиданный собеседник.
— Не положено.
— Извините. Скажите, а меня правда не расстреляют?
— Не бойтесь, не расстреляют. Я возьму вас к себе…
— Спасибо вам!
На сей раз проведение эксперимента планировалось следующим образом. Заключенного переведут в другое помещение, предложат ему сытный обед, дадут полстакана водки. Он проведет еще несколько часов в камере, потом — ужин. С водкой и сигаретами. Яд подмешают в закуску.
От предвкушения расправы над этим красавцем Хилов впервые испытал нечто наподобие самого настоящего удовольствия. Ассистент уже злорадно представлял в своем воображении, как этот недавний офицерик — мечта многих баб — завтра вечером сядет за стол, начнет пить водку и с аппетитом жрать все, что ему подадут, а потом, по истечении получаса, начнет истошно орать от боли.
Обаятельное лицо перекосится в отвратительной гримасе, тело начнет дергаться, корчиться в судорогах, и он в страшных муках испустит дух. Его даже не положат в гроб, а просто сбросят в могилу. Красивое лицо почернеет, станет отвратительным, грустные глаза потухнут, и в них будут копошиться жирные желтые черви.
«Получится, красавчик, еще с тебя польза. И для науки и для практики», — злобно прошипел Хилов, отправляясь на доклад к Могилевскому о выборе подходящего клиента и его готовности к проведению эксперимента.
Перед самым его началом начальник лаборатории вызвал к себе Хилова и Муромцева. К удовлетворению Человека в фартуке, ему предоставили возможность ассистировать. Он должен был проконтролировать весь процесс, начиная с составления меню, организации кормления «пациента» и до финальной развязки. Ему же поручалось подмешать яд в закуску таким образом, чтобы при еде не ощущалось никакого привкуса, с чем ассистент справился.
Муромцев отвечал за рецепт изготовления токсина — он составлялся под его руководством. Ему же поручалось фиксировать ход и результаты эксперимента. Спустя годы профессор Муромцев на допросах будет отрицать свое присутствие на испытаниях ядов на людях и утверждать, что он не знал, для каких конкретно целей разрабатывались яды. Могли ведь они предназначаться для уничтожения фашистов! Но показания других свидетелей и самого Могилевского на сей счет с утверждениями профессора расходятся.
К моменту начала вечернего, заключительного, этапа эксперимента в лабораторию пришел комендант НКВД Блохин. Он тоже решил посмотреть новое снадобье в действии. До сих пор оно испытывалось только на животных.
Испытываемый яд, согласно задуманной легенде, предназначался для использования в ресторанной или столовой пище, а потому трапезу решили провести не, как всегда, в камере, а непосредственно в лаборатории. Тем более действие зелья должно начаться не сразу вслед за приемом пищи, а через некоторый промежуток времени.
На стол поставили две металлические миски с супом, тарелки с тушеной капустой, отварные макароны и даже мясные котлеты. Смертельная доза препарата теоретически была рассчитана, но, как свидетельствовали прошлые случаи практического использования почти идентичного токсина (оказывается, такие уже существовали), он срабатывал всегда по-разному. То признаки отравления начинали проявляться слишком рано, уже в процессе приема пищи, то не замечались сутки и даже двое. Причем далеко не всегда отравление приводило к смерти. Так что на сей раз к составлению рецептуры подошли особенно тщательно. Учли все.
Для придания большей естественности обстановке Хилов стянул с себя столь дорогой его сердцу замызганный фартук и предстал перед «пациентом» в белоснежном халате, чем больше всех удивил своих коллег. Ему отводилась роль компаньона испытуемого клиента.
В назначенное время заключенного Нечаева вызвали из камеры «с вещами». Тот поначалу было сник, но, увидев стоявшего возле охранника своего вчерашнего собеседника, несколько приободрился. Поднятию настроения способствовало и выражение торжества ассистента, его улыбчивость. Блохин, Могилевский и Муромцев остались за стеклянной дверью и из помещения, где проводилась «тайная вечеря», не были видны. Перед ними стояла бутылка водки. Они неторопливо разливали ее по лафитничкам и так же неспешно опоражнивали их, закусывая солеными огурчиками и чесночной конской колбаской. Если потребуется их вмешательство, то по знаку Хилова они должны были сразу же появиться в экспериментальной комнате. Как видим, Человеку в фартуке в предстоящем действе отводилась вовсе не второстепенная роль. А находиться в центре внимания, и тем более дирижировать, ему особенно нравилось.
— Проходите сюда, садитесь, осваивайтесь, — произнес он подчеркнуто вежливо, в отличие от вчерашнего бесцеремонного общения с заключенным в камере, указав ему на стул.
— Спасибо, — скромно ответил тот, заметив положительную перемену в тональности разговора представителя неведомой ему медицинской организации.
— Дело, понимаете ли, состоит в том, что руководство нашей медчасти подбирает заключенных из числа наиболее интеллигентных для работы в качестве ассистентов и научных сотрудников, — приблизившись к Нечаеву, как бы конфиденциально поведал Ефим. — Вы по всем данным наиболее подходящая кандидатура. Как вы смотрите на такую должность?
