А еще тут деньги новенькие в пачках хрустящих. Пятисотрублевки с Петром Великим, сторублевки с Екатериной Великой, пятидесятирублевки с Николаем Палкиным, четвертные с Александром Третьим. Всего 749 тысяч рублей. Империя рухнула, но ее бумажные деньги были настолько ценными, что иностранные банки принимали их по номинальной цене и даже меняли на золото до начала двадцатых годов. И на родине мирового пролетариата они цены не теряли и были в обороте до 1922 года. 749 тысяч — это очень много. Правда, сейчас они уже ничего не стоят.
Но есть здесь и то, что ценности не теряет, — монеты золотые: пять рублей, десять, пятнадцать… Николай Иванович Ежов удивляется: что за монета дурацкая — 7 рублей 50 копеек. Железный Генрих с понятием объясняет: у Александра Третьего были золотые монеты достоинством в пять рублей и в десять. Первая весила 6,45 грамм, вторая — 12,9. А Николай Второй в полтора раза сбавил содержание золота в рубле. На монетах весом в 12,9 грамм стали писать не «десять рублей», а «пятнадцать». Соответственно, монета весом 6,45 грамма стала не пятирублевой, а в полтора раза больше — 7 рублей 50 копеек. Кроме того, Николай Второй печатал свои пятирублевки весом 4,31 грамм и червонцы весом 8,62 грамм.
Холованов про себя удивляется да матерится: ювелир хренов, аптекарь, твою мать! А сам на своего иностранца глазом косит: не сорвался бы, воспользовавшись всеобщим вниманием к содержанию сейфа. А оно чарует.
Ювелирные изделия потом описывать и оценивать будут, сейчас только посчитали и определили общий вес — 102 килограмма 808,3 грамма.
А золотые монеты сортировать, считать и взвешивать решили прямо тут и сейчас.
Червонцев Александра Третьего оказалось 413, пятирублевок — 993. Общая сумма 9095 рублей. Общий вес — 11 килограмм 732,55 грамм.
Пятирублевок Николая Второго насчитали 6473, монет по 7 рублей 50 копеек — 1612, червонцев — 4683, пятнадцатирублевых — 543. Всего 13 311 николаевских монет на общую сумму 99 430 рублей, общим весом 85 килограмм 668,19 грамм.
Смеется Холованов: не зря пролетарский вождь на своих родственников паспорта заграничные заготовил, да еще и несколько пустых незаполненных бланков припас. А то ведь в чемоданы все это упакуй — сам не поднимешь.
Николай Иванович Ежов тоже весел: жаль, никто чемодан на колесиках не придумал! Как бы товарищу Свердлову удобнее было бы до самой границы не на горбу тащить, а катить за собой на веревочке. И руки Генриху Железному и Холованову жмет: спасибо, товарищи, правильное дело задумали, сокровища на нужды индустриализации обратим.
6
Плюхнулся Генрих в кресло: как же все-таки пронесло! В этом проклятом сейфе могли очутиться весьма неприятные бумаги, но их не оказалось. С другой стороны, отщипывает Несгибаемый Генрих малые кусочки от колымских золотых уловов, рискует, людей через всю страну гоняет, вынужденно посвящая в свои тайны, а настоящее сокровище чуть ли не два десятка лет под носом в пыльном складу дожидалось! Можно ли одну безделушку от Фаберже или братьев Грачевых сравнить с чемоданами золотого песка? Как же он не додумался этот сейф ковырнуть? Как забыл про него? Не получилось бы вскрыть? Пригласил бы зарубежного гастролера! Чертов Холован!
Павел Петрович Буланов, не спрашивая, налил шефу в стакан. Тот кивнул: мол, и сам за стол садись, и себе налей.
Сел Буланов. Налил. Выпили.
— Что делать со Змееедом?
— Там, на Коммунарке, выпытать все и, в отличие от остальных, похоронить в гробу. Живым.
— Что с ней делать будем? Дочь комкора из Генерального штаба. Выпускать никак нельзя. Скандал на всю Москву. Убрать?
— Не спеши. С этим успеем. Что-то придумать надо.
— Но выпускать нельзя.
— Ни в коем случае. Пусть сидит, разберемся с Гуталином — решим. Как думаешь, кто под нас роет? Холован? Шутка у него нехорошая про тяжелый чемодан.
— Это совпадение.
— А зачем он про сейф вспомнил? И откуда у него тут же иностранец взялся, способный любые сейфы курочить?
— Думаю, все же, что роет Колька Ежов. У него тоже шутка про чемодан на колесиках была. У, хитрый гад!
— Вот бы кого придушить, в дела НКВД так и лезет.
— Придушим.
7
Павел Петрович рано вернулся в Коммунарку. Тут кроме всего прочего — санаторий и гостиница для руководящего состава ГУГБ НКВД. Тут у Буланова еще одна квартира. Железный Генрих проводит много времени в Коммунарке, и секретарь должен быть рядом.
Сегодня Буланов страшно устал. Он не спал всю прошлую ночь. Потому постановил для себя: сейчас, прямо с семи вечера, спать, проснуться где-то в районе полуночи и идти отдыхать.
Он проснулся свежим и отдохнувшим, вымылся, надел гимнастерку без знаков различия, спустился вниз. Тут стараниями Генриха процветает отменный ресторан с украинским именем «Глэчик».
Для тех, кто не знает: глэчик — это такой кувшинчик.
Открыт ресторан почти круглые сутки, цены умеренные, кухня превосходная, и не только украинская, но и польская, русская, грузинская. Тут необыкновенный выбор блюд и напитков, тут еще и бар, комната отдыха, кинозал, бассейн, русская баня, спортивный городок, танцевальный зал, а дальше — лес, озеро, лодки. Сюда приезжают отдохнуть жены чекистов, мужья которых находятся в командировках. Тут всегда весело. Но Буланов тут не задерживается. Он выходит во двор, на задний двор. Ночами тут темно. Тут нет лампочек на столбах. Ночь в сентябре холодная, звездная.
В углу двора под вековыми липами — трансформаторная станция. Между ее задней стеной и глухим в два метра забором совсем неприметный проход. Если протиснуться туда, то можно нащупать широкую доску, которая прибита только сверху и только одним гвоздем. Потому доска сдвигается, открывая достаточно широкую щель. Пролезем в нее — и окажемся в соседнем, совершенно запущенном, заросшим старыми деревьями и колючей непролазной ежевикой саду. В глубине — заброшенный дом. От дырки в заборе к дому протоптана тропинка.
Дом одноэтажный, кирпичный, затянут плющом. Света в окнах нет. Когда-то дом этот выходил на тихую лесную то ли улочку, то ли дорожку. Но потом там построили гараж, и дом этот оказался со всех сторон отрезан от дорог и улиц. Сад огорожен высокими заборами с забитыми наглухо тесовыми воротами. Сад с годами одичал и зарос так, что остались только тропинки среди непролазных колючих кустов.
У этого дома замечательная история. В марте 1921 года X съезд Коммунистической партии принял решение, в соответствии с которым в стране вводился НЭП — Новая экономической политика.
Ничего нового в той политике не было. Это был старый добрый капитализм: хочешь лепить кирпичи, их обжигать и продавать? Лепи, обжигай, продавай. Хочешь хлеб растить? Расти хлеб. Хочешь картошку? Пожалуйста. Хочешь бубликами торговать? Торгуй. Желаешь ресторан открыть? Открывай.
А чтобы все это крутилось, был пущен в оборот золотой червонец точно такой же 900-й пробы, как и у Николая Второго. И вес был такой же — 8,6 грамм, точнее — 8,6026. Печатали ленинские червонцы на тех же царских станках. И серебряные рубли, и полтинники пустили в народ, по весу и форме такие же, как у Николая, но с другим рисунком.
