До уборки урожая.
Опять же, нападения не ждали. И сами ни на кого нападать не собирались.
Если 15 возрастов призвали в середине мая на 45 суток, следовательно, отпустить должны были в начале июля…
Но, как видим, отпускать не собирались, вместо этого отправили на учения. И над эшелонами звучали какие-то странные сообщения ТАСС. Кремлёвские историки почему-то помнят только Сообщение ТАСС от 13 июня 1941 года, по невежеству именуя его Заявлением ТАСС от 14 июня. Но в те дни, недели и месяцы таких сообщений было несколько. И граждане Советского Союза, привыкшие читать между строк и слышать между фраз, чётко понимали: за всем этим что-то кроется.
Наш свидетель Самутин видел отправку только одного своего эшелона из состава 186-й стрелковой дивизии. Но дивизии надо много эшелонов. И дивизия была не одна. Их было много. С Урала «на учения» уходила целая армия. 22-я. И не только с Урала. Из внутренних военных округов одна армия, 18-я, перебрасывалась в Первый стратегический эшелон. Семь других армий из Забайкалья, Сибири, Урала, Поволжья, с Северного Кавказа, из других районов формировали Второй стратегический эшелон.
Сотням тысяч людей объявляли, что везут их на учения. Но зачем армии из Забайкалья, Урала и Сибири перевозить на западные границы Советского Союза на учения? Разве в диких степях Забайкалья нет места для учений? Разве в Поволжье негде развернуться? А Южный Урал! Способен ли какой иностранец представить себе размах степей окрест Оренбурга?
Интересно, что и командиры, и солдаты ясно понимали, что везут их вовсе не на учения, а на войну. Только поначалу неясность была: против Японии или против Германии.
Но вскоре прояснилось.
5
Вернёмся к рассказу свидетеля.
«Вся станция Великих Лук оказалась забитой воинскими поездами. Эшелоны с людьми, военной техникой: орудиями, танками, машинами, поезда с запломбированными товарными вагонами, длиннейшие составы цистерн с горючим – одни прибывали, другие отправлялись с очень короткими интервалами. Мы ждали своей очереди.
Тут, в Великих Луках, пришёл конец нашему беззаботному настроению. Теперь уж мы не предчувствовали – своими глазами видели, что готовится что-то серьёзное, и нам в этом предстоит участвовать.
Было утро 20 июня. Но нам ещё понадобилось полтора суток, чтобы добраться до старой западной границы, хотя до неё уж было не так далеко…
Вечером 21-го мы прибыли на какую-то станцию… По вагонам передали команду:
– Готовиться к выгрузке!
Вдали виднелось станционное здание, на котором было написано ИДРИЦА…
Было около 10 часов вечера, когда скомандовали общее построение и нам объявили, что идём к складам переобмундировываться и довооружаться. Идти пришлось совсем недалеко, и на удивление быстро – повзводно – всем были выданы совершенно новые комплекты обмундирования, вплоть до нижнего белья, и, что самое главное, опротивевшие ботинки с обмотками тоже были заменены сапогами…
Лёгкое стрелковое оружие нам тоже заменили. Вместо старых разболтанных винтовок, которые мы привезли с собой, нам выдали новые винтовочки и ручные пулемёты…
Но что больше всего удивило нас, так это получение боеприпасов. И это оказалось не только к удивлению, но и к неудовольствию, так как не больше, чем через час, мы выступили, и боеприпасы значительно увеличивали вес переносимых грузов. Приказано было объявить личному составу, что боеприпасы выданы потому, что манёвры будут происходить в районе государственной границы, а всякая воинская часть, находящаяся в районе границы, должна быть снабжена боеприпасами.
Где-то в первом часу бледной июньской ночи мы выступили колонной в северном направлении от Идрицы…» (С. 28 – 30).
И вот утро.
«По дороге, от бежавших мимо незнакомых командиров я услышал слово – ВОЙНА!»
6
Остановимся ещё раз.
В начале июля должны были отпустить по домам как рядовых, так и офицеров-резервистов. Зачем же им выдали новые сапоги? Зачем поменяли всё обмундирование на совершенно новое?
Если им через пару недель или даже через месяц-другой по домам, то пусть бы в своих обмотках и дотянули бы срок. И государству экономия.
А оружие новое зачем? Пусть бы солдатики на учениях со старыми винтовками бегали. А новое оружие пусть в ружейной смазке войны дожидается. Придёт время воевать, вот и дайте бойцам новые винтовки и пулемёты!
Зачем выдали боеприпасы? Учения в районе границы? Но от Идрицы до границы 407 километров по прямой. А вот в тех дивизиях, которые действительно были на границе, в это же самое время боеприпасы отбирали и сдавали на склады. Дабы случайной пальбой Гитлера не вспугнуть.
Переодевали, переобували, перевооружали не одну дивизию, не один корпус и не одну армию, а миллионы резервистов. Горы сапог на грунте помнят солдаты и Первого, и Второго стратегических эшелонов. И всё это до германского нападения. Не ожидая оного.
И ради чего?
«Два дня проторчали мы на той поляне, на берегу Великой. Я уже узнал от местных крестьян, что эта речка – действительно Великая. И только на третьи сутки с начала войны поступил приказ двигаться на запад, в сторону старой государственной границы…
Как потом я узнал, мы стояли в лесах за Идрицей потому, что собственной задачи дивизия в эти первые дни так и не получила. И двинулись лишь тогда, когда стало необходимо перед приближавшимися немцами быстро организовать оборону по линии Себеж – Дрисса – Витебск…
Ещё два дня мы болтались взад-вперёд в районе между Себежем и старой государственной границей. Задачи полку менялись прежде, чем мы могли приступить к выполнению предыдущей. Наконец последовал приказ возвращаться в Себеж и снова грузиться в эшелоны…
Невесёлые мысли возникали от картин беспорядка, бестолковщины, бесхозяйственности и растерянности старших командиров.
На второй день болтанки в районе старой границы мы получили приказ разгрузиться и занять часть укреплений Себежского укрепрайона. Оказалось, что в связи с переносом государственной границы в сороковом году укрепления были демонтированы. И когда это успели всё так капитально разрушить! Ни связи между огневыми точками, никакого инвентаря в ДОТах. Даже за посудой для хранения воды пришлось бежать выпрашивать у колхозников невдалеке. Хорошо, люди понимали и охотно помогали, кто чем мог.
Не успели мы дооборудовать свои новые позиции, как последовал новый приказ. Все были так издёрганы бестолковщиной этих первых дней войны, что матерились в открытую. Оказалось, на наше место должна заступить 170-я дивизия, наш бывший сосед по Юматовскому лагерю…
К вечеру мы были уже в Себеже. Садилось солнце. Вечер был тих и спокоен, но никакого покоя не было среди людей. На станции оказалась такая невообразимая толчея, что для нашей погрузки эшелоны были оттянуты от станции на перегон в сторону границы, куда поезда уже не шли. Нам пришлось опять топать несколько километров назад дорогой, которую мы только что прошли.
